В селе Дача Бахмутской района живут всего 14 человек. Старики уговаривают молодых уезжать — туда, где есть перспективы, а молодые просят стариков не умирать — ведь их даже негде будет похоронить.
«С утра гепнули куда-то – и света нет», — говорит 37-летний Саша. Моложе него в селе только один человек — «пришелец», появившийся здесь года три назад.
Отсутствию света, как и отсутствию молодежи, здесь давно никто не удивляется. Света в селе не было полтора года. Красный Крест выделял жителям по 6000 грн на покупку генераторов, и потом еще по 10 литров бензина на члена семьи в месяц.
Катастрофическая бедность, самодельные или очень старые орудия труда, полное отсутствие дороги, недоступность местной власти — все это бесконечно отдаляет Дачу от цивилизации.
«В нашей зоне, почему-то всякие африканские болячки начали возникать — африканская чума, какие-то африканские дерматиты — никогда их не было на коровах. Если в Африке скот уже как-то приспособился, то у нас сразу вымирает», — говорит начальник местной ветеринарной службы, и рассказывает о том, что следует после отбора проб: труп кабана нужно сжечь и закопать; на месте захоронения поставить табличку, запрещающую копать.
В масштабах Дачи (и соседних сел – Зайцево и Николаевка Вторая) чума не будет большой проблемой — свиней здесь практически никто не держит. Но в Новолуганском – менее чем в 10 километрах отсюда – находится Бахмутский аграрный союз с 96 тысячами свиней — это почти столько же, сколько численность населения Бахмутского района.
Саша
В самой Даче до войны жили вдвое больше постоянных жителей, плюс много дачников из окрестных городов.
Саша переехал сюда уже после начала войны. Теперь он помогает матери и бабушке. Делает всё – начиная от кошения травы, заканчивая «чисткой» коровы, у которой не отошел послед.
«Саша моет руку, намыливает мылом и чистит, — с содроганием в голосе говорит его мать Мария. — Знает он, что там внутри, не знает…»
Другой возможности держать скот в селе просто нет — купить сено или вызвать ветеринара невозможно по определению — проехать в село можно разве что на армейском грузовике повышенной проходимости.
«Сюда не приедет ни одна „скорая“, бесполезно их вызывать. Приехали как-то электрики на УАЗике, „буханке“. Они думали, что у них хорошая машина. Но стояли они тут долго. Потом из Бахмутки [разговорное название подконтрольной Украине части Зайцева] не приехал тракторист, но тоже перекинулся. Приехал другой тракторист, и он вытянул их обоих», — рассказывает Саша о злоключениях транспортных средств по дороге к Даче.
При необходимости помогают военные парамедики из организации ASAP Rescue, которые дислоцируются неподалеку. Несколько раз они даже приходили пешком. Но экстренной помощью это назвать сложно.
«У меня инфаркт был, потом инсульт. Схватило, ни одного лекарства не было. Я потеряла сознание. Саша меня тряс, тряс. Выволок на улицу, растер всю снегом. Я пришла в себя, он кричит: „Мать, мать, не умирай!“ Занес меня в хату, в горячую воду положил. Корвалола чуть-чуть нашел. Шиповник заварил», — со слезами вспоминает Мария.
Сам Саша об этом эпизоде предпочитает не говорить, но понимает, что в следующий раз «повезти» может меньше.
«Если бы он бросил нас с бабой, то в городе мог бы работать на машине. Или журналистом бы работал. А то две карги сидят биля його, портим ему жизнь. И человек пропадает», — полушутя говорит Маша. После чего уже абсолютно серьезно спрашивает, нет ли вакансий в «Информаторе».
Маша
В последние пару лет среди работников гуманитарных организаций стал популярен термин выученная беспомощность. Так называют склонность людей не пытаться улучшить свое положение после нескольких неудачных попыток. В украинских условиях это усугубляется еще и обильной гуманитаркой.
Но в случае с Машей термин будет выглядеть немного иначе — вымученная беспомощность. Успешно занимавшаяся сельскохозяйственным бизнесом, женщина сейчас вынуждена балансировать между бедностью и нищетой.
«У меня было больше 30 коров, — вспоминает Маша. — Но их невозможно прокормить, и я их раздала даром, у военных меняла на продукты. Осталось три коровки и восемь телят. Если бы была дорога, мы бы заработали: у меня 40 соток огорода — я бы вырастила, продала и снова купила бы семена. В прошлом году осталась картошка на семена — посадили. В этом году ничего не осталось. До шкурки доели. Купить не за что. Мы производим, но продать не можем. Сколько бы пользы я принесла? В Бахмуте я иногда вижу людей, которые в Горловке были моими покупателями. Они бегут ко мне: «Маша, где твой творог? Где твое молоко? Где твоя сметана?» Я им не могу продать — раздаю бесплатно, но надо и жить на что-то. А так мы зимой сидим без хлеба. И смотрим на этот хлеб, как на какое-то счастье. Думаешь: «Ну хоть бы кусочек!» Но не выедешь — нет дороги, и не купишь — не за что».
Об обстрелах женщина говорит поэтично — «фонарики красные по небу радугой летят». Наблюдать за ними приходится, когда вечером нужно покормить собаку умершего соседа.
«Смотришь Рексу в глаза, и видишь безысходность. Такое ощущение, что когда я его прихожу кормить, то он мне хочет сказать: «Ну что ты кормишь, лучше обними, лучше забери». Но куда я тебя? У меня таких пять», — вздыхает Маша.
Умерший сосед — Лёня, был старожилом. Он помнил, что в селе когда-то были магазин, танцплощадка и школа».
Он рассказывал Маше, что название Дача пошло от того, что первым в этой местности поселился батюшка.
«Как раз, где мой сарай, там жил батюшка. А потом он построил рядом дом. Он поселился, и от него село начало разрастаться. Поповские Дачи это село еще называли», — пересказывает Маша.
Ольга Федоровна
Ольге Федоровне 8о лет. Она сетует на разбитую вусмерть дорогу, рассказывает, где жила во время Второй мировой и советует мне сбрить бороду:
«Ты что, дед, что ли, с бородой ходить? Хай усы будут, они ж в моде. Усы не в моде?! А борода?»
«Не дай бог она зимой умрет! — выпаливает Маша. — Ни родиться, ни умереть — честное слово! Здесь нет кладбища, а куда везти этот гроб? Говорю маме: «Не умирай. Живи, пока это все не закончится, тогда похороним тебя рядом с дедом»».
Муж Ольги Федоровны похоронен в соседнем Зайцево. Разные части этого села подконтрольны Украине и «ДНР». Кладбище оказалось на стороне самопровозглашенной республики.
«Одна наша соседка тышком-нышком пробралась туда. Ее увидели, как начали стрелять… Оттуда она уже ползла, но увидела, что все могилки убраны, везде лежат поминальные и цветы. Люди знают, что мы здесь, что не можем ухаживать. Я настолько благодарна им… Люди понимают друг друга и делают друг другу добро. Если бы все так поступали, на земле было бы жить легко и счастливо», — заключает Маша и идет за молоком и творогом, чтобы угостить ими выслушавшего ее журналиста.
Иван Бухтияров для Informator.media