На протяжении двух дней военные обещали нас сопроводить в Трехизбенку. Уверяли, что обязательно — через час, завтра утром или после обеда, как только закончится обстрел — нам организуют коридор. Но прямо сейчас — нельзя, сейчас очень опасно — там стреляют.
Село Трехизбенка (Славяносербский район Луганской области — ред.) уже четыре недели обстреливалась и днем, и ночью. За это время в там погибло четыре мирных жителя. Журналистам попасть туда можно, только имея разрешение военных. А его, пока идут обстрелы, не дают — никто не хочет брать на себя ответственность за «гражданских». Но репортёры Informator`а в Трехизбенку всё же попали — по сути, случайно — заблудившись в поисках штаба одной из украинских бригад.
Мысль о том, что стоит поехать самостоятельно, мы откинули сразу: увидев незнакомую машину вблизи зоны боевых действий, даже украинские военные могут открыть огонь.
Ожидая обещанного «зеленого коридора», едем в Новоайдарскую районную больницу, где общаемся с жительницей Трехизбенки. 17 ноября она получила осколочное ранение, в результате — потеряла ногу.
Уже к обеду получаем контакт одного из командиров бригад, которая стоит неподалеку от Трехизбенки. Он долго отговаривает ехать, в итоге соглашается сделать коридор, но, перед тем как ехать в само село, предлагает заехать к нему в штаб. Говорит, что дорога до штаба безопасная, а как доехать — подскажут военные. Именно это разрешение и позволило нам проехать все блокпосты. Но, по ошибке пропустив нужный нам поворот, мы выехали прямо к Трехизбенке.
То, что война совсем рядом, становится понятно, когда на извилистую дорогу, с обеих сторон густо обсаженную деревьями, из-за поворота нам навстречу выезжает БМП, а следом за ним танк. Понимаем, что это украинские машины. Но наставленный на нашу машину автомат бойца, сидящего на броне, всё равно заставляет нервничать. Открытой ладонью приветствуем военных – это привычный в зоне АТО знак. Но солдаты не отвечают. Они проезжают мимо, держа нашу машину на мушке. Мы же, чтобы пропустить технику, остановились и просто «вжали» в ветки кустов на обочине свою машину. После этой встречи становится ясно: нужный нам поворот пропустили, дальше — уже Трехизбенка.
Еще пару километров пути, внимательно смотря по сторонам и вслушиваясь в каждый звук, мы въезжаем в село, в которое так стремились попасть. Сразу же встречаем мужчину на мотоцикле, останавливаем его и интересуемся ситуацией.
— Да нормально все, – спокойно, даже кажется чересчур, отвечает мужчина. – Сегодня немного стреляли утром, но это уже привычно.
Едем дальше — по направлению к центру села. На улице встречаем людей. Нас так долго убеждали не ехать сюда и пугали постоянными обстрелами, что казалось — люди здесь должны выглядеть, как в фильмах про Армагеддон. Но здесь продолжается обычная сельская жизнь, на улицах мы встречаем людей, которые идут по своим делам. Останавливаемся возле двух женщин с велосипедами, идущих по краю дороги. У них расспрашиваем о жизни в селе.
— В таких условиях жить невозможно, молодежь вся выезжает. Школы нет, садика нет, там военные сейчас сидят. Газа нет. Электроэнергия вчера в обед появилась, так ночью обстрел был — линии повредили, и снова нет света, – рассказывает одна из женщин. – Непонятно, как вообще зимовать будем. У нас здесь степь, лесов нет. А машина дров стоит две тысячи. Где их взять? Осколками окна и двери в доме выбиты. Мы их пленкой затянули и всё. И никакой помощи нет. Правда, с военными пока отношения хорошие, они и «гуманитарку» привозили. Да и чего с ними ссориться — они свой долг выполняют. Нас больше пугали, что сейчас приедет «Айдар», «Нацгвардия» — убивать будут.
Интересуемся: почему же вы до сих пор не уехали из села?
— А куда мы поедем? Кому я нужна? Что Бог даст, то и будет. Мы за то, чтобы они нашли какой-то мирный выход, провели переговоры, – объясняет вторая женщина. — Как можем тут, так и выживаем. Пенсии, правда, платят. Работы нет, хотя, в общем-то, и до войны её не было. Раньше ездили в Луганск, в Славяносербск, а сейчас туда не поедешь. Люди с огородов живут, хозяйство держим… Войну эту начали политики. А мы на своей земле живем. Ни с кем не хотим воевать и никого к себе не звали. А те, кто хотят убивать друг друга, пускай идут в лес или поле — и стреляют.
Прощаемся с женщинами и едем в центр села. Там — памятник казаку Булавину (местный уроженец, в начале 18 века он поднял восстание против царя), церковь и работающий магазин. Поврежденных строений пока не видим. На улице очень холодно и начинает срываться снег. Стрельба слышна постоянно, но местные жители, которых встречаем на улице, на нее никак не реагируют.
В магазине, как и во всем селе, света нет. Большого изобилия тут нет, полки полупустые, но самое необходимое есть: хлеб, консервы, печенье, разные напитки, бытовая химия и, конечно же, алкоголь.
Встречаем несколько продавцов и покупателей. Они, увидев камеры, сначала ругаются, говорят, что все равно мы правды не напишем.
— Вот если бы вы тут переночевали, вы бы поняли, как мы тут живем, – говорит одна из продавщиц. – А то вы сейчас поснимаете и быстренько до темна, уедете, а нам тут жить.
Услышав такое предложение, тут же принимаем решение остаться в селе на ночь. Спрашиваем: кто может пустить к себе? У нас есть спальники, поэтому никаких особых условий нам не надо… Но все, кто только что предлагал остаться и поддакивал, отказываются.
— Вот лучше у нее, – показывает продавщица на одну из женщин. – У нее и грубка выложена.
— Нет-нет, лучше не у меня, — отнекивается женщина, на которую показали.
В итоге отказываются все, но зато разговор постепенно налаживается.
— Продукты мы завозим сами два раза в неделю. Всего понемногу завозим, – рассказывает продавец. – Никто из поставщиков не хочет ехать под бомбежки. К нам даже «скорая» не выезжает. Бабушка от инфаркта умерла недавно, врачи так и не приехали. А одна женщина была ранена, так ее муж вывозил на своей машине.
— Знаете, как оно все начиналось? – говорит вошедший мужчина лет пятидесяти. – Ходил человек по базару и митинговал. Рассказывал, что сейчас придут «нацики» и будут нас убивать. Весной многие пошли на баррикаду — на мост. Но это были мирные люди. Они просто хотели охранять мост, по нему каждый день на работу ездили. А когда зашла украинская армия — военные нас даже пальцем не тронули. Многие начали понимать: это все политики организовали. Люди сами бы так не организовались. Нас стравливают, а потом мы же и гибнем…
В магазине нам рекомендуют поехать к одному из недавно разрушенных домов.
Это большой новый дом. После попадания снаряда остались только стены и стропила. Металлические ворота во двор посечены многочисленными осколками. На противоположной стороне улицы, на скамейке возле дома сидит бабушка. Похожа на персонажа из сказки: на голове платок, сидит, опершись на палочку.
— Вот снимать — уже сто раз приезжали, – ругается на нас старушка, – а помочь некому. Хотя бы крышу накрыть, чтобы стены не попадали. Люди строили, а тут такое. Страсть, как взрывалось — по нашей крыше осколки били. Этого вам не передать. Я думала, что оно никогда не закончится. Ну когда этому край будет? Это стреляли оттудого, — показывает в сторону позиций боевиков. – Кто, там «ополченци»? Бог его знает. А сегодня ночью со всех сторон стреляли, и не поймешь кто.
— Мама, хватит болтать, чего не знаешь, – кричит из-за закрытых ворот женщина. – Заходи во двор, хватит уже.
— А чего же, пускай знают, я им всю правду сейчас расскажу, – отвечает дочке женщина. – Спим мы в одежде, чуть что — сразу в подвал, – продолжает она рассказ. – Все говорят: уезжайте. А куда? Дайте адрес своих родителей, я поеду. Кому мы нужны. Это моя земля, земля моих предков, куда мне ехать? Тут всю жизнь прожила, уже 72 года. А «ополченци» нам тоже тут не нужны. Чего армия их не гонит дальше? Чего они тут сидят у нас под юбками? Как только обстрелы — так они в село бегут.
Уже к четырём часам вечера начинает темнеть. Несмотря на то, что хотелось бы остаться в Трехизбенке подольше, не найдя места для ночлега, вынуждены покинуть село. Выезжаем с мыслью о том, что обязательно нужно вернуться: чтобы понять, что чувствуют местные жители, с ними нужно пожить.
Уже выехав из села, встречаем группу военных, которые остановили свой УАЗ на обочине, и что-то обсуждают. Решаем остановиться и расспросить, как нам лучше выехать. После объяснений дороги, они просят нас озвучить их замечания к организации обороны в селе.
— Во-первых, мы не боимся бандитов из этой «ЛНР», но в селе очень много людей, которые их поддерживают, – объясняет человек в балаклаве. — Вот начали пенсии платить, что вы думаете старики делают? Он покупают еду и на тот берег возят. Конечно, у них там дети и внуки у террористов служат. А оттуда переправляют оружие потихоньку. Мы боимся, что по нам сзади стрелять начнут. Разведка наша докладывает, что могут.
— Да и кинули пацанов на первую линию обороны с очень слабым вооружением, просто в поле, можно сказать, – подхватывает другой мужчина в форме. – Вот они сами выкопали себе землянки и держатся. Их с артиллерии кроют, а они держатся. Врачей не хватает, лекарств мало. А им командование даже не может помочь укрепление построить.
— Боевики очень часто подходят впритык к блокпостам, мы только тогда и ведем огонь в ответ, – продолжает первый боец. – У нас есть информация, что они хотят осуществить в этом районе прорыв. Если боевики возьмут Трехизбенку, Счастье окажется в кольце – поэтому так за неё и бьются.
Антон Голобородько для Informator.lg.ua