Одно мое знакомое семейство в составе мамы, папы и двух отпрысков в мае прошлого года уезжало из Луганска. Делали они это шумно, с кучей тюфяков, сумок и громких возгласов. Возгласы в основном были адресованы тем, кто оставался в городе, и шло в них о дальних странах, которые нас ждут, и о неадекватности тех, кто остается.

Брали с собой самое ценное: рыболовные снасти папы, зимние сапоги, дубленку и шубу мамы, три пакета пластмассовой военной техники и книжек-раскрасок для старшего сына восьми лет и годовой запас подгузников для младшего. И еще бабушкину утятницу. Лучшей утятницы не найти во всем мире. Для тех, кто не знает, что это такое: утятница – это ведьмовской котел для утки, куда последняя помещается вместе с обильным гарниром. По правилам хорошего тона, утятница должна быть чугунной, огромной и похожей на фамильный утиный склеп. Во имя этой утятницы пришлось пожертвовать одеждой и другими подобными необязательными вещами – нельзя же все с собой унести.

Громко заявив, что возвращаться в эту страну они в ближайшие десятилетия не собираются, взрослые хлопнули дверью, схватили детей подмышку и исчезли за горизонтом. Жить первое время они планировали у какой-то дальней родственницы, пока кормилец не устроится на работу, и они не смогут снимать отдельное жилье. Через неделю мне написала мама семейства. «Можно на твое имя выслать посылку? Тут у соседа пасека, купили пять литров меда, хочу домой отправить». Я спросила, означает ли это, что они планируют вскоре вернуться в город?

«Шутишь? Мы вообще не собираемся возвращаться. Будем здесь на ПМЖ устраиваться».

«А мед зачем тогда слать?»

«Про запас! Это восхитительный мед!»

Вернулись они так же внезапно и суматошно, как и уезжали. Через полтора месяца после отъезда. В разгар боевых действий в июле, аккурат за несколько дней до отмены поездов. Я не сдерживала любопытства и требовала объяснений. «Так ведь старшему малому в школу через полтора месяца!» В тот момент я оставила последнюю надежду понять человечество.

Августовскую блокаду все четверо провели на окраине Луганска. У какой-то очередной дальней родственницы на даче. Без света, воды и прочих благ цивилизации. Мама семейства, когда мы виделись с ней осенью, была счастлива, что они вернулись. Да, было трудно и страшно. Но по-другому было еще хуже, ведь уезжая из Луганска весной, они забыли дома самое главное: диск со всеми семейными фотографиями. Многие, между прочим, в единственном экземпляре!

Их история показалась мне настолько безумной и иррациональной, что я попробовала поделиться ею с миром. Мир, как полагается, начался с мужа. Он внимательно слушал, даже улыбнулся пару раз. Потом спросил, действительно ли я считаю, что в этом больше сумасшествия, чем в том случае, когда я отправила его выносить из квартиры самое ценное.

Глупый вопрос. В той ситуации не было ничего странного. В то время, когда над нашей квартирой хищно кружили истребители, а небо из окна окрасилось черным дымом человеческой ненависти, я снаряжала своего супруга в смертельно опасную, но совершенно необходимую экспедицию. Его миссия заключалась в том, чтобы отнести в безопасное место и спрятать самое ценное: несколько книг «Алиса в стране Чудес» из моей коллекции с очень красивыми картинками. На тот момент я понимала, что эти книги – главная материальная ценность в моей жизни. Ну, не считая пианино. Но его муж спасать почему-то отказался.

Одна моя знакомая рассказывала, что как только слышала рядом взрывы, начинала складывать вещи. Нет, не в чемодан. В тот период из города уже практически невозможно было выехать. Она просто раскладывала вещи по своим местам и наводила порядок. В голове зарождалась рациональная мысль – вот убьет ее снарядом, придут люди, а тут такой кавардак. «Плохой бабой была, не хозяйственной», — скажет кто-то. И все посмотрят на ее тело с осуждением.

Другая по тому же принципу шла наряжаться перед потенциальной встречей с потенциально холостым патологоанатомом.

А мой друг, когда увидел из окна, как снаряд попал в соседний дом, побежал в подвал. С собой он прихватил огромную корзину носков: «Я понял, что в подвале сидеть придется долго. Как раз будет время носки по парам рассортировать».

Мне рассказывали, как один человек под рев истребителей лепил пельмени. Он подумал, что последний раз делал это давным-давно в детстве, с мамой. Вспомнил, какими вкусными они были. И решил, что будет обидно умереть, не поев перед этим пельменей. Да и такой кусок мяса пропадет!

Моя маменька под пулями и «градом» короткими перебежками пыталась найти работающий магазин техники, чтобы купить зарядное для ноутбука. «Мое старое совсем поломалось, ноутбук сел, новости читать не могу», — объясняла она офигевшим охранникам.

Эти поступки кажутся со стороны странными. Мы, совершающие их, выглядим нелепыми. Это потому, что мы живые. Живые, понимаете?

«Ожидаешь чудес, а потом всё сводится к буханке хлеба», — писал когда-то один классик. Вопреки расхожему мнению, он слишком мало соприкасался с войной. Потому так талантливо и остро о ней писал. Писать о войне «душевненько» и пронзительно могут только те, кому она не обожгла губы своим поцелуем, с кого не сняла скальп своим дыханием, кто не ослеп, посмотрев ей в глаза. В моей стране все больше людей, которые уже никогда не смогут написать о ней складно. Зато не переведутся в ней женщины, знающие, что самое большое в жизни чудо – это семейный архив фотографий. Ну, после утятницы, конечно.

Даша Тундра для Informator.lg.ua