На гражданке Мария Берлинская — историк-иудаист, соорганизатор музыкального фестиваля «Республика». На фронте она — боец батальона «Айдар» и специалист по аэроразведке. В Киев Мария приехала ненадолго — искать деньги на беспилотники.
С Марией мы встречаемся на дискуссии, организованной Киевским движением феминисток. С импровизированной сцены Маша рассказывает о роли и положении женщин на фронте, говорит о своих пацифистских и феминистических взглядах. Она — активная участница Майдана, доброволец и аэроразведчица — считает, что женщины могут и должны разделить наравне с мужчинами груз этой войны.

Чем ты занималась до Майдана и фронта?

Я училась в Киево-Могилянской академии на историческом факультете по специальности «иудаистика». Была соорганизатором фестиваля музыки и стрит-арта «Республика». Суть фестиваля в том, что музыканты выступают только за часть гонорара, на другую часть мы привозим известных художников-стритартщиков со всего мира и они разрисовывают мой родной Каменец-Подольский, стены его домов, украшают городское пространство. Мы привозили художников из Германии, Австрии, Австралии, всего мира. За четыре года украсили десятки домов. У нас выступали «Ляпис Трубецкой», «Dakh Daughters», «Vivienne mort» и многие другие. На фестиваль каждый год приезжают десятки тысяч человек. Мы хотим сделать из Каменца отдельное культурное пространство. Цель – город как культурный феномен. Мы начали разрисовывать крыши – это будет первая в мире выставка произведений искусства, которую можно будет посмотреть только с высоты птичьего полета. В этом году организаторы фестиваля направили часть заработанных денег бойцам АТО…

Ты была на Майдане в самые «жаркие» дни. Как и большинство женщин «делала канапки»?

Я занималась всем, чем нужно было заниматься на Майдане. Сначала я, как и многие девушки, делала бутерброды, чай. Потом строила баррикады. А потом выносила тела и кидала «коктейли Молотова». Женщины вообще принимали участие во всем, что там происходило. Но было разделение. Когда шли активные боевые действия, никто никого не ограничивал, женщины выносили раненых, кидали брусчатку. А когда началось так называемое «перемирие», женщин перестали пускать к баррикадам. Помню фразу с баррикад: «Людей пропускаем, женщин нет». Это подавалось как забота. Но, на мой взгляд, настоящая забота проявляется не в запретах, а в поддержке. Не пропускать можно детей, а если взрослый человек принял решение рисковать, никто не может ему запретить. Я объясняла ребятам, что когда они ограничивают женщин в передвижении, они уподобляются «Беркуту», который говорит: «Вот здесь тебе стоять можно, а здесь нет». Меня это начало утомлять. Я подошла к Руслане (Лыжичко — ред.) и сказала, что нужно что-то делать. Руслана сказала, что даже ее не пропускают. Тогда я вышла на сцену и выступила. Это наверно была единственная речь на тему гендерной дискриминации за весь Майдан.

То, что было в конце Майдана, лично для меня, — огромная трагедия. Я не могла подумать, что в центре европейской страны безоружных людей будут расстреливать только за то, что они не хотят жить при диктаторском режиме. У меня не было ощущения победы.

Почему ты решила пойти на фронт?

Я человек пацифистских взглядов. Когда начались сепаратистские выступления на Донбассе, я твердо решила, что не поеду туда, потому что это просто территория и вся эта земля не стоит жизни ни одного человека. Лучше потерять часть территории, но сохранить людей, ведь страна – это не территория, страна – это люди. Но уже летом у меня изменилась оценка ситуации. Я приняла решение ехать, потому что наш противник — это такой классический гопник, который уважает только силу. Мы отдали Крым – он пошел на Донбасс, и если мы отдадим Донбасс – он пойдет дальше и жертв будет еще больше. Путин – не тот человек, который умеет останавливаться на достигнутом, ему нужен не Донбасс, ему нужна вся Украина, а жить при «русском мире» я не хотела.

Я сдала сессию и начала потихоньку готовиться, бегать по утрам, ходила на «вишкіли» Украинской резервной армии, параллельно искала экипировку. Друзья дали номер «Айдара». Позвонила, оказалось нужны специалисты по аэроразведке. Прошла курс обучения, и в сентябре поехала на фронт работать.

Сослуживцы нормально реагировали на то, что им надо будет воевать плечом к плечу с женщиной?

Больше всего на это обращают внимание журналисты. Женщины воюют столько, сколько воюет все человечество. Вспомните вторую мировую войну. Санитарки, летчицы, снайпершы. Посмотрите на две самые успешные армии в мире: США и Израиль. В обеих воюют женщины. В этом нет ничего удивительного. Боевые качества не зависят от пола. На войне я – не женщина, а он – не мужчина, мы – солдаты, важно только сможем ли мы прикрыть друг друга в случае необходимости. Со мной служит двадцатисемилетняя девушка, которая командует более чем сотней мужчин. Ребята даже хотели сделать ее комбатом. Она – командир штурмового подразделения. Хотя она – обычный доброволец, и у нее нет военного образования.

Никаких проблем с сослуживцами из-за этого у меня не было. Проблема в другом. По нашему законодательству женщины в армии не могут занимать некоторые военные должности, поэтому снайперш, медиков, штурмовиков часто записывают банщицами и поварами. Это влияет на уровень зарплаты.

Ты летала на самолете в разведку – страшно было?

Конечно, страшно, это ведь был мой первый полет. Надо было заглянуть намного дальше, чем могут наши беспилотники. Пилот вел самолет, я снимала местность. Парашютов у нас не было, самолет летел метрах в тридцати над деревьями, с такой высоты не прыгают, а выше летать — у нас нет такой оптики. В общем, если собьют – то все. Нам попали в крыло, отбили посадочное колесо. Как пилот посадил самолет, я до сих пор не могу понять. Но все равно, наверное, это мое самое приятное воспоминание о войне. После полета я еще целый день ходила счастливая. Обязательно полечу еще.

Кстати, этот маленький спортивный самолет пилот привез с собой на фронт с гражданки. Так у нас появляется народная авиация.

Об «Айдаре» ходят много нелицеприятных слухов. Говорят о мародерстве и слабой дисциплине. Ты можешь как-то прокомментировать это?

На любой войне происходят преступления и эта война не исключение. Случаются нарушения прав человека. Сложности есть, но в «Айдаре» достаточно достойных, порядочных людей, которые смогут вычистить это и сохранить славу батальона, который, в принципе, является одним из лучших штурмовых батальонов на этой войне. «Айдар» добывал свою славу очень тяжело – ценой потерь, поэтому айдаровцы сами пресекут попытки дискредитировать батальон со стороны некоторых элементов внутри батальона… И уже пресекают.

Твои ожидания от войны подтвердились?

Совершенно не подтвердились. Мои ожидания были сформированы фильмами о второй мировой, книгами Ремарка и Хемингуэя. Это совсем другая война. Война артиллерии. Летом, когда брались города, —велись активные бои, прямые контакты. Сейчас мы сидим, и они сидят. Пролетает их беспилотник – бьет артиллерия. Потом наша артиллерия дает ответку. А мы сидим с автоматами и ничего не можем сделать. Так и воюем.

Ты была на фронте и наверняка общалась с местным населением. Как ты относишься к людям которые остались на сепаратистской территории? Как государство Украина должно относиться к ним?

Это очень сложный вопрос. Я не питаю никакой антипатии к этим людям. У меня там остались двоюродная бабушка, дядя. Я понимаю, что пожилым людям сложно выехать. Осталось очень много инвалидов, людей, которым просто некуда ехать.

Многие люди, поддержавшие сепаратистов, расценили то, что произошло в Киеве, как шанс вырваться из состояния постоянной эксплуатации, давления олигархов и нищеты. Путин умело воспользовался этим желанием и простые люди увидели в так называемых «народных республиках» возможность достичь социальной справедливости.

«Почему я всю жизнь работаю на этой шахте и получаю копейки?», – спрашивали они себя. Это слово «народные» давало определенные надежды. Трагедия этой войны в том, что друг друга убивают люди с одинаковыми проблемами и желаниями. Все хотят достойной жизни в правовом государстве. Если бы с этими людьми вовремя поговорили, возможно все могло быть по-другому. Но сейчас, когда пролилась кровь, садиться за стол и разговаривать уже очень сложно. Очень тяжело разговаривать с человеком, который убил твоего сына.

Не знаю, какую политику должна проводить Украина. Но я до сих пор не понимаю –почему не были отключены российские каналы, почему к людям не поехала куча чиновников, чтобы хотя бы поговорить.

На фронте много разговоров о «третьем майдане». Ты бы приняла в нем участие?

Если требования второго не будут выполнены, третий неизбежен. Но я бы хотела, чтобы мы этого избежали. Летом у всех было такое ощущение, что сейчас путинские танки пойдут на Киев. Я не думаю, что это случится. Путин хочет, чтобы мы сами себя уничтожили. И для этого очень благоприятные условия. Во-первых, нет политической воли руководства действительно что-то менять. Тяжелое состояние экономики, падение гривны, которое, скорее всего, будет продолжаться. И большое количество оружия у населения. В условиях, когда надежды на реформы не оправдываются, после всех жертв, люди не будут долго это терпеть. Украинцы – это уже не тот народ, который год назад на коленке учился делать «коктейль Молотова», это люди, которые умеют стрелять, и знают что делать, когда в них стреляют. Путин хочет привести нас к состоянию гражданской войны. В среде добровольцев бытует два противоположных мнения. Часть добровольцев скажет: «Нельзя стрелять в парламент, мы теряем легитимную власть». А если мы ее теряем, мы теряем страну. Путин скажет: «Вот видите, бандеровцы сами не могут разобраться, надо вводить миротворцев». С другой стороны будут добровольцы, которые скажут: «Нет, надо стрелять. Они нас бросали в Иловайский котел. Нам приказали отступать, когда мы фактически взяли Луганск. То есть мы могли отрезать Донецк и фактически закончить войну, в считанные пару недель». Будет очень страшно, если эти люди начнут друг в друга стрелять. Я очень надеюсь, что нам всем хватит сил, терпения и мудрости, чтобы не допустить этого.

Беседовал Денис Мацола для Informator.lg.ua