Прифронтовой Донецк — это зыбкое спокойствие мирных улиц в центре, разграбленные сепаратистами и уничтоженные войной окраины и искалеченный аэропорт. Таким его увидел белорусский журналист Павел Добровольский, который привез из оккупированного города противоречивые впечатления и шокирующие фотоснимки. Пишет «Новое время».
«Десяток блокпостов — как украинских, так и дээнэровских — отделяют сегодня Киев от Донецка».
На первых досмотры тщательные: останавливают не только частные автомобили, но и общественный транспорт. Без пропуска, который оформляется более месяца, не пускают. Для многих это — непреодолимый барьер.
Но не для таксистов и их клиентов. За определенную сумму они готовы рискнуть и собой, и пассажиром. Петляя по объездным дорогам, удлинив маршрут в разы, они могут довезти любого с украинской стороны до Донецка. Наверняка в стоимость такой поездки заложена взятка людям на блокпостах.
Именно так в столицу так называемой ДНР попал я — журналист и человек с белорусским паспортом. Приехал, чтобы увидеть то, что недоступно сегодня большинству украинцев — обычную жизнь по ту сторону линии разграничения.
«СТОЛИЧНЫЕ» ЖИТЕЛИ: О прифронтовом статусе Донецка красноречиво говорят вооруженные люди на улицах, соседствующие с мирными горожанами.
Первое впечатление от центральной части Донецка — не видно каких‑либо глобальных изменений. Из бросающихся в глаза “новаций” — лишь уличные граффити и плакаты с символикой ДНР и Новороссии.
Общественный транспорт работает. Нет проблем и с покупкой еды.
Лишь со временем замечаешь, что большая часть магазинов и кафе закрыта, нужного троллейбуса приходится ждать около часа, а вечером город становится полумертвым.
Но не весь Донецк такой. Есть районы, где сразу видно — здесь идет война. Одна из самых пострадавших частей города — его северная окраина, район уже бывшего аэропорта. Даже местные жители сюда ходят редко.
Окраина. Гаражи
Пятница, время приближается к полудню. Перехожу железнодорожные пути в районе вокзала, и из городского шума попадаю в апокалипсис — район Донецка, прилегающий к аэропорту. Местные называют эти колеи линией жизни. Пересекать их не спешат даже те, у кого по ту сторону было жилье,- боятся. Там жизнь иногда внезапно обрывается.
Мимо проходят двое мужчин пенсионного возраста. Идут вглубь частного сектора, в сторону аэропорта. Разговорились. Один назвался Виталием, он отставной офицер. Второй — Александром, раньше был шахтером. Жили в этом районе, но сейчас их дома в полуразрушенном состоянии. Оба периодически ходят в гаражный кооператив, который находится в получасе ходьбы от вокзала, на самой окраине города. Зачем? Об этом я узнаю позже.
Тишина оглушает. Даже снующие рядом собаки не лают — наверное, от бессилия. Уже не один месяц они живут здесь без хозяев.
Чем дальше идем — тем больше разрушений. «Нужно выработать в себе страшную привычку — смотреть на это ровно, — говорит Виталий и, едва закончив фразу, отталкивает меня в сторону. — И еще одну — смотреть под ноги”. Я чуть не шагнул в образовавшуюся от взрыва воронку.
СТОП, МАШИНА: Гаражный кооператив в окрестностях аэропорта местами напоминает свалку.
Улица, по которой мы идем, носит имя Огинского. “Одна из самых оживленных в этом районе”, — отмечает Александр. Оглядываюсь. Провода линий электропередачи оборваны. Дома в аварийном состоянии. В них нет ни света, ни тепла, ни связи, ни воды. Но на соседних улицах все еще хуже.
А вот и первая живая душа. В подвале полуразрушенного дома кто‑то шумит. “Кто здесь?” — грозно, полукриком, спрашивает Александр. Ответа нет. Виталий указал ему на длинную палку, намекая взять для защиты. Но из щели показалась голова хозяина. “Решил осмотреть, что здесь осталось, — недели две собирался с духом”, — говорит тот.
Эта часть Донецка — самая разрушенная. За аэропорт шли ожесточенные бои не один месяц. Именно здесь отмечаются массовые грабежи. Хоть дээнэровцы не раз говорили, что за мародерство они наказывают, даже показательную порку устраивали, однако сами же этим и занимаются.
МЕСТО ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ: Большинство гаражей вскрыли мародеры и вооруженные ополченцы.
“Я приходил сюда 7 марта, — начал Виталий. — Смотрю: один из соседних гаражей вскрыт. На выезде стоит Москвич-412. Возле него — мешки: погрузить и увезти. Рядом — дээнэровец с автоматом. Он не ожидал меня увидеть, вздрогнул и окликнул товарища, который был внутри. Вышел вооруженный кавказец. Он вел себя очень агрессивно — с поличным же застукан. Приставил к моей груди дуло автомата и стал допрашивать: кто я, откуда, почему здесь. Обошлось. Оставили меня и уехали ни с чем”.
После ему посоветовали: прежде чем приходить в гаражи, посетить так называемый штаб охраны аэропорта, находящийся в девятиэтажке на улице Взлетной, в 20 минутах ходьбы отсюда. Там оповестить дээнэровцев о своих намерениях и получить в сопровождение солдата.
“Мера далеко не лишняя”, — говорит Александр и просит своего попутчика рассказать историю некоего Дениса.
Тот временно жил у своего друга, при въезде в дом оставил свой автомобиль Geely. Внутрь здания ворвались кавказцы, начали грабить. Увидели парня — и забрали с собой вместе с наворованным. Это случилось 24 сентября прошлого года. Машину нашли лишь недавно — 12 марта. Без Дениса. Его семья писала заявления по разным инстанциям самопровозглашенной республики — тщетно. “Скорее всего, его убили как единственного свидетеля”, — считает Виталий.
“Мораль сей басни, — подхватывает разговор Александр. — Здесь никогда нельзя находиться одному. Случайно что‑то увидишь — убьют”. И добавляет, что старается ходить сюда как минимум с напарником. А если удается собрать больше попутчиков — то еще лучше. Говорит: “Против толпы не попрут. А так они ничего не боятся. У них автоматы — они могут решать, стоит тебе жить или нет”.
Подходим к остаткам гаражей. Слева — взорванная конструкция шахты. Впереди виднеются руины бывшего женского монастыря. Частный сектор остался за спиной. Пересекаем улицу с “воздушным” названием — Стратонавтов. До аэропорта по прямой — минут пять ходьбы. Ужасающее зрелище.
В гаражах, кроме нас, находятся еще трое мужчин. Они также пришли посмотреть, не украли ли у них чего мародеры.
Массовые разрушения, по словам попутчиков, здесь начались 26 мая. В тот день Виталий, например, ремонтировал кондиционер в автомобиле, когда начался авианалет. Украинцы — он так и говорит — только выбрали нового президента — Петра Порошенко, и тот, мол, сразу отдал приказ о зачистке города от дээнэровцев. “Началась паника. Люди стали разбегаться кто куда. Я, как офицер, очень удивился: население не предупредили. Стали стрелять по аэропорту, по гипермаркету, жилым кварталам. Выведи людей — и борись с террористами. А они всех под одну гребенку, — продолжает дончанин. — Главная причина, по которой многие местные отвернулись от Украины, — бездарное военное руководство ВСУ. Вслепую стреляли — огромное количество мирного населения убито”.
ПОСЛАНИЕ МАРОДЕРАМ: Надпись на гараже.
Ему не дает договорить подбежавший мужчина плотного телосложения. Назвался автослесарем Павлом. Узнал, что здесь журналист, и прибежал рассказать о наболевшем. Мол, у них воруют автомобили из гаражей, а технику и ценности — из домов. “А кому жаловаться на вооруженных людей с нашивками ДНР — их руководству? Можно подумать, что это делается без его ведома”, — торопливо рассказывает он.
Павел держит в руках осколок от выпущенного из гранатомета снаряда. Дээнэровцы не смогли вскрыть семь замков на воротах его гаража и решили их подорвать. “Благо самое ценное давно увез”, — говорит он.
Сейчас помогает укрепить ворота товарищу. Тот что‑то сверлит в подвале гаража. На земле лежит десять замков. Рядом — упаковка мела. Вопросительно смотрю на Павла, тот кивает на ворота соседних гаражей. На десятке из них — надписи, адресованные мародерам, большинство с матами. Общий лейтмотив — гараж пустой, ломать ворота не нужно.
Аэропорт: руины «Сталинграда»
В нескольких сотнях метров от аэропорта, в сильно пострадавшей от обстрелов девятиэтажке, оборудован тот самый штаб охраны. Жильцов уже нет — отселили. Среди прочих здесь обитают бойцы Спарты — батальона гражданина России Арсения Павлова, больше известного как Моторола. На нашивках военных — черно-желто-белый флаг Российской империи, под которым в городах РФ маршируют местные националисты.
Иду туда.
Последний раз я видел людей примерно час назад. Все это время компанию мне составляют три собаки. Хозяева могли покинуть это место во время последних разрушений в феврале, а могли и во время первых — в мае прошлого года. Животные вынуждены искать кормежку сами. Как ни странно, агрессии нет. Они рады каждому встречному — он может дать еды. Таковой при мне нет, но они не унывают. К нам хочет пристроиться еще одна собака, но ее прогоняют дружным тройным лаем.
За проведенные здесь часы глаза привыкли к пустоте и разрушенным домам.
Откуда‑то слышен стук молотка. Через минуту заметил мужчину на крыше. Его дом снаружи почти цел, но сверху зияет огромная дыра.
ЖИЗНЬ ИДЕТ: Прилегающий к аэропорту частный сектор сильно пострадал от боевых действий. Но один из местных уже ремонтирует крышу своего дома.
Мужчину зовут Николай. Он приехал сюда из Черновцов после свадьбы. Жене дали участок на каком‑то предприятии, и молодая семья решила остаться. Николай работал на шахте, теперь уже более года — на пенсии. Жили хорошо: детей отправили учиться в Польшу. Уже полгода он сам: супруга пережила артиллерийский обстрел, но умерла от нервного перенапряжения. Еще была машина, но ее украли.
“Что вас теперь держит здесь?” — спрашиваю. Он отвечает в том духе, что самое плохое — уже позади: “На некоторых улицах уже дали свет и воду, скоро дойдут и до моей”. На пенсию он не рассчитывает, но накоплений пока хватает: и на еду, и на ремонт. “К лету должен успеть. Приедут дети, не хочу, чтобы они застали свой дом в таком виде, как сейчас”, — говорит Николай.
С его двора виден скелет конструкций аэропорта. Туда ведет прямая пустынная дорога. По ней трудно идти — постоянно нужно смотреть под ноги — много воронок. Справа — бывший гипермаркет Metro. Год назад он был одним из самых больших в регионе. Слева — терминалы аэропорта. На дороге, ведущей к ним, периодически встречаются покореженные автомобили. Местность открытая, но вокруг никого не видно. Сзади доносится периодическое постукивание молотком. Ветер колышет торчащие в разные стороны металлические пластины терминала — ужасный звук.
Час фотографирования последствий многомесячных сражений — и по мне начинают стрелять. Впрочем — не по мне, а выше. “Сюда, твою мать, — кричит кто‑то сзади. — Быстрее!”
Ополченец. Встреча с ним обернулась пятью часами ареста.
ОПУСТЕВШИЙ «СТАЛИНГРАД»: Остатки одного из терминалов Донецкого аэропорта — еще недавно здесь шли напряженные бои.
Меня отводят внутрь аэропорта, где нужно ждать конвоиров из Спарты, которые “доставят в штаб”. Рядом — трое так называемых ополченцев. Они абсолютно разные. Тот, кто меня остановил, оказался из российского Брянска. “О, так ты почти мой земляк”, — говорит, просматривая мой белорусский паспорт.
Второй — местный, шахтер. Лицо простое. Вел себя соответственно. Много матерится. Не в чей‑то конкретный адрес — просто словарный запас ограничен.
Третий — самый интеллигентный. И самый осторожный. Про себя ничего не сказал. Побоялся даже ответить на вопрос, стреляют ли по аэропорту украинцы. Усадил меня на диван возле бочки с огнем. “А что [президент Беларуси Александр] Лукашенко сделает с теми белорусами, которые здесь воюют?” — вдруг спросил он. “Тюрьма ждет, — отвечаю. — И тех, кто воюет за Украину, и тех, кто воюет за ДНР”.
Послышался гул — подъехала БМП. С нее спрыгнули пятеро человек в форме с нашивками Спарта. Среди них — одна девушка. Ростом метра полтора, выглядит лет на 20. Они не спешат меня конвоировать — пошли стрелять по мишеням. “Иди посмотри, как она стреляет — самая меткая”, — сказал мне “почти земляк”. Стреляют громко. Атмосфера дружеская. Постоянный смех.
Одного из ополченцев попросил поделиться впечатлениями от захвата аэропорта. “Почти все помещения были заминированы, — говорит он. — Установлены растяжки и противопехотные мины. Но первые этажи взяли быстро. Проблемы возникли на третьем, из‑за дотов”. В этот момент под взглядом старшего мой собеседник замолкает. Извиняется — мол, на все мои вопросы могут ответить в штабе.
Наконец, идем к БМП. Меня усадили сверху. Машина тронулась, мужчина возле меня чуть не соскользнул: “Вот шайтан!” И улыбается мне: “Крепко держись, брат, не то упадешь”. Только сейчас обратил внимание на монголоидные черты его лица.
На БМП, помимо российского флага, прикреплена надпись На Киев.
Руины аэропорта/
В штабе охраны меня встречает бомжеватого вида мужик — Иваныч. Набросился, стал требовать документы. “Я здесь главный”, — кричит. Вместе с сопровождающими иду внутрь — старик бежит следом.
Дээнэровские полевые “вожди” сидят в чьих‑то квартирах. Меня отвели на седьмой этаж, в квартиру, где находились некие Владимир (плотный мужчина, похожий на викинга), темноволосый паренек Егор, часто использующий украинские фразы в разговоре, и рыжеволосая женщина — Светлана. Смотрят ТНТ, играют на смартфонах. Ждем какого‑то “папу” — он должен решить, что со мной делать: доступ на территорию аэропорта без его личного согласия запрещен.
Дээнэровцы ведут себя робко. Когда спустя несколько часов ожидания я решительно встаю, бегут за мной: “Подождите совсем немного — он сейчас приедет. Он хочет лично пообщаться, мы бы давно вас отпустили”.
После этого “викинг” Владимир, который здесь был за главного, вышел и с кем‑то долго разговаривал по мобильному. Может, с “папой”.
Дело близится к вечеру. Уже темнеет.
ДОРОГА К АЭРОПОРТУ: Так сегодня выглядит подъезд к печально знаменитому Донецкому аэропорту (его руины — на заднем плане, справа остатки гипермаркета Metro).
Вдруг слышен свист. Обстрел?
В квартиру начинают вбегать и выбегать какие‑то люди. Здесь их очень много: не один десяток. “Под вечер активизируются обстрелы аэропорта”, — объясняет паренек Егор. “А ты там ходил”, — с осуждением говорит рыжеволосая Светлана, которая большую часть времени проводила на кухне.
Суматоха улеглась минут через пять. “Егор, посмотри, что журналист снял на камеру”, — говорит Владимир. Тот внимательно смотрит каждый снимок. Удалил только несколько, где виден их штаб.
“Папу” решили не дожидаться. Я свободен. Егор предлагает подбросить до центра Донецка.
Спустившись, я заново отщелкал удаленные кадры штаба. Подходим к машине. По центру бокового стекла — дыра от пули.
Егор подключает свой плеер, делает громче, и из колонок звучит матерная песенка — про какого‑то внука Егорку. Ополченец счастлив: выдает руками подобие кавказского танца. Водитель кивает в такт головой — ему тоже нравится.
Дороги пустые. Едем на красный. На лобовом окне развевается российский флаг.
Так и въезжаем в центр Донецка, темного и пустынного.
