Три десятка килограмм овощей стали причиной задержания нашего собеседника боевиками «ЛНР».  Террористы навесили на него ярлык «спекулянта» и отправили «на подвал». Ему пришлось пережить две недели тяжелого и смертельно опасного труда, допросов и унижений, невыносимых бытовых условий и питания один раз в день «чем попало».

Режим, установленный террористами в оккупированных частях Донецкой и Луганской областей, далек от гуманизма и человеколюбия. Работа за пайки, пытки и убийства инакомыслящих, грабеж и санкционированное мародерство – все это на сегодня является печальной реальностью, в которой живут сотни тысяч наших соотечественников.

Многие террористы и их сторонники вполне сознательно идеализируют политический режим СССР, и во многом пытаются «наследовать» его. Становление Советской империи и ее первые пятилетки были ознаменованы созданием системы трудовых лагерей, куда сотнями тысяч отправляли советских граждан, обрекая их на каторжный труд, холод, голод и смерть. Власть луганских террористов также ознаменовалась применением принудительного труда, на который людей обрекают без суда и следствия.

Наш собеседник Михаил Григорьевич (имя изменено – авт.) – один из тех, кто в полной мере испытал на себе «прелести» «исправительно-трудовой» системы ЛНР.

– Михаил Григорьевич, как и когда вы попали в «подвал»?

– Летом 2014-го года я со своим родственником, который младше меня на 30 лет, шел к себе домой – из центра нашего города в частный сектор. Когда мы переходили через центральную улицу, нас остановили «ополченцы». Они задали вопрос: «Что несете?» Посмотрели на продукты – мы несли в пакетах порядка 30 кг помидоров для консервации.

– Сколько было «ополченцев»?

– Их было трое, двое – с пистолетами, которые направили на нас. Представились оперативными сотрудниками одного из батальонов. Проверив наши пакеты, они заявили нам, что мы  спекулянты: «Мы здесь воюем, а вы спекулируете? Где накладная?! А, и накладной нету? Ну тогда поедем разбираться». После этого нас погрузили в машину и повезли «на подвал».

– Когда вас начали допрашивать?

­– Меня буквально сразу повели на допрос, продукты оставили на КПП. В первую очередь их интересовало, есть ли у меня при себе деньги. Спрашивали про родственника: «Тоже спекулирует?» Я ответил, что он просто помогал мне как носильщик, так что к нему не должно быть претензий. Спрашивали, где я проживаю, я им рассказал. При задержании у нас забрали паспорта, а также шнурки, носки, пояса, кошельки. Затем нас отправили в две разные камеры, которых всего там было  пять.

– Сколько времени вы там провели и каковы были условия содержания?

– Я провел там порядка двух недель. Камера представляла из себя помещение с несколькими сколоченными двухэтажными нарами. Они были рассчитаны на 8 человек, однако в камере, как правило, находилось по 16-17. Кто-то спал на голых досках, кто-то подстилал что-то под себя – картон, тряпье. Большинство людей спало на бетонном полу. Кормили нас один раз в день, в 9 часов вечера. В камерах сидели вперемешку – женщины с мужчинами, раздельного содержания не было. В углу стояло ведро, куда ходили по малой нужде. Кроме того, раз в день конвойный выводил людей в туалет на улице.

– Сколько людей примерно находилось во всех пяти камерах подвала?

– Примерно человек 60-80. Таких «учреждений» по нашему городу было несколько. Впоследствии мы поняли, зачем нас схватили – боевикам была нужна бесплатная рабочая сила. «Ополченцы» считали, что они «белых кровей», могут только воевать и грабить, а работать вместо них должны «рабы».

Хочу заметить, что чеченцы и русские, приехавшие чтобы «помогать» нашим «ополченцам», относятся к ним, в основном, без особого уважения. Я лично слышал, как луганчан они наживают «лугандонами», дончан – «дондурасами», а все это территориальное образование – «Обсеруссией».

– Когда и как вас впервые вывели на работу?

– В этот же день нас посадили в грузовую машину и повезли разгружать боеприпасы. Женщины, попавшие в подвал, работали на кухне – мыли посуду, полы. Рыть окопы и грузить боеприпасы их не возили.

– К каким видам работ обычно вас привлекали?

– В основном мы копали окопы, блиндажи, рубили деревья. В это время один из «ополченцев» охранял нас, а остальные, как правило, просто пьянствовали. Один из заключенных – готовил шашлыки и так далее, а остальные с лопатами в руках, «обеспечивали уют».

Был такой момент, когда Нацгвардия отошла от Крутой горы в сторону города Счастье. Было видно, что отступали поспешно – силовики бросили большое количество поврежденной военной техники (танков, бронетранспортеров). Там было разбросано также много продуктов питания, боеприпасов, которые находились и просто на поле, и в капонирах. Нас выгоняли на уборку этой территории – собирать и сносить к машине продукты и все, что могло бы пригодиться.

Там мы похоронили ребят – человек пять-шесть, правда, трудно было сказать, были это бойцы Нацгвардии, или ополченцы – на них была камуфляжная форма без знаков различия. Нам выдали рукавицы и противогазы – трупам была уже неделя, а может и две. Закопали мы их прямо там, в окопе.

Отдельная история – то, как нас возили на «разминирования» — мы выезжали в места, подвергаемые обстрелам, и утилизировали неразорвавшиеся снаряды и мины. Поскольку у меня военная специальность – артиллерист, я визуально оценивал неразорвавшиеся боеприпасы на предмет взрывоопасности прежде, чем мы с товарищами «по несчастью» начинали их перемещать. Затем мы грузили все это на транспорт и боевики увозили все это куда-то. Если нежелание «ополченцев» хоронить людей, рубить дрова и рыть окопы можно объяснить ленью или брезгливостью, то в этом случае очевидно, что они банально опасались за свою жизнь. А за нас, естественно, никто не переживал.

– Случалось ли, что снаряды взрывались?

– При мне такого не было, но мужики говорили, что ранее такое случалось, и при этом гибли заключенные. Конечно, огласке это никто не придавал, только слухи.

– Боевики рассказывали заключенным, сколько им предстоит находиться на этих «принудительных работах»?

– От пятнадцати до тридцати дней. Они объясняли так: после этого срока будем смотреть на ваше поведение. Некоторые работали там и по полтора, и по два месяца.

– Как вас распределяли на те или иные «работы»?

– Утром в камеру заходил охранник с каким-то списком, и говорил: «Надо 5 человек на разгрузку того-то», — показывал пальцем на людей и они отправлялись работать. Он шел в следующую камеру, говорил, например: «10 человек для рытья окопов…» Берут троих их этой камеры, семерых из следующей, и так далее. После этого подъезжал какой-то грузовой транспорт —  то самосвалы, то будки из-под хлеба, то еще что-то, нас заталкивали туда и везли на работу.

– Как к вам относились «ополченцы»?

– Нам сразу было объявлено: вы являетесь военнопленными, вы – враги «ЛНР», так как не способствуете становлению «республики». Боевики обращали наше внимание, что наше заключение не является «временным содержанием» и нас рассматривают именно как врагов. Также «ополченцы» предупредили, что в случае неповиновения, с нами будут поступать так, как поступают с врагами в условиях военного времени.

– А случались ли попытки проявить неповиновение?

– Люди были запуганы и, как правило, не знали, как себя вести. При мне таких попыток не было. У нас в камере было 16-18 человек. Постоянно происходила ротация – одного кого-то выпускали, двоих-троих привозили. В основном все заключенные были в подавленном состоянии, о неповиновении мало кто думал. Если это все же происходило, боевики применяли к пленникам меры физического воздействия. В соседней камере, где находился мой родственник, насмерть забили таксиста. У него отобрали машину. Этот человек возмущался, продолжал кричать: «Отдайте машину!» Один раз его избили прямо в камере, второй раз вытащили в коридор и били там. После очередного избиения его подвесили за руки, надев на них наручники. На утро оказалось, что у него сломанное ребро пробило легкое и человек просто умер.

– Как люди чаще всего попадали в «подвал»?

– На тот момент по городу «комендантский час» начинался с часу-двух дня. Предполагаю, что «ополченцам» поступало указание найти новых работников, после чего они отправлялись по городу, хватали всех людей без разбора и везли туда. Однажды привезли мужа с женой, из-за того, что от них пахло алкоголем – у людей родился внук, и они, отпраздновав это, возвращались домой по дороге.

Сейчас ситуация несколько изменилась – людей на улицах задерживает уже «комендатура», а не батальоны, и основания для этого обычно нужны более существенные, но в целом суть остается такой же.

– Как они поступали с теми «пленниками», у которых начинались проблемы со здоровьем?

– Когда начинались проблемы со здоровьем, ее решали следующим образом: в здании был свой медпункт. Оттуда приводили медсестру, которая давала резюме: «Ага, желательно этого человека отправить домой, чтобы он тут «ласты не склеил», а то еще хоронить придется…» Таких людей конечно, отпускали в первую очередь.

– А чем кормили вас?

– В основном тем, что оставалось со столов: сухой хлеб – сухой хлеб, каша – каша, борщ – значит борщ. В 9 часов вечера приносили еду в ведре и накладывали в посуду, у кого какая имелась.

– Что можете сказать об ополченцах, выполнявших функции «тюремщиков»?

– Контингент был довольно специфический. Самая модная стрижка – под чеченца, то есть, побритый наголо и с бородой. В основном, люди были местные, слегка «быдловатой» наружности. По повадкам – что-то среднее между хулиганом и бандитом.

– Пытались ли «ополченцы» завербовать кого-то из «заключенных» в свои ряды?

– Да, как раз такая история происходила с моим родственником. Он парень довольно крепкого телосложения, и его нагружали различной тяжелой работой, а также регулярно требовали, чтобы заключил контракт и пошел служить в «ополчение». На это он отвечал, что является убежденным пацифистом, и, к тому же, верующий, так что оружие в руки не возьмет.

– Удавалось ли вам поддерживать связь с семьей, находясь в заключении?

– Однажды я встретил там – на территории – своего коллегу, электрика. Я попросил его заскочить ко мне домой и передать жене, что нахожусь здесь, так как первые 5-6 дней моя семья находилась в неведении – никто не знал, где я. Когда он поставил в известность мою семью о том, где я нахожусь, супруга попыталась узнать, что со мной, но ее не пустили даже на порог.

– Когда и как вам удалось освободиться?

– Освободились мы по чистой случайности. Один знакомый моей семьи хорошо знал командиров «ополченцев», поставлял им кое-какие товары. Он попросил командира отпустить нас, и вскоре мы оказались на свободе.

– Учитывая, что деятельность боевиков затронула не одну сотню людей, менялось ли каким-то образом отношение мирного населения в вашем городе к «ополчению»?

– За последнее время многие люди изменили свое отношение к «ЛНР». Это связано и с принудительным трудом, грабежами, мародерством, и с элементарным невыполнением обещаний – старикам обещали пенсии, например, но их пока никто не видел. По моим наблюдениям, если раньше соотношение «просепаратистских» и «проукраинских» настроений было 90/10 в пользу первых, что сейчас, думаю, количество людей, симпатизирующих сепаратистам сократилось процентов на 30. Люди понимают: нет работы, нет социальных выплат, пенсий. К тому же, многие видели, как ополченцы грабили магазины – ювелирные, бытовой техники, как отбирали машины и вывозили это все на территорию России.

В то же время, сепаратистские настроения еще довольно сильны, во многом, благодаря пропаганде. Думаю, быстрого изменения ситуации ждать не следует.

Беседовал Алексей Кравченко, специально для Informator.lg.ua