Об обстрелах и гибели мирных жителей, «подвигах» пьяных боевиков, отправке «ополченцев» на лечение в Ростовскую область РФ, бесправии и тяжелом гуманитарном положении в Луганске Informator.lg.ua побеседовал с санитаром луганской скорой помощи Сергеем Бледновым. Все время вооруженного конфликта наш собеседник провел в Луганске, продолжая выполнять свой врачебный долг. В самое «горячее» время в городе отсутствовали электричество, водоснабжение, мобильная и городская телефонная связь. Тем не менее, скорая помощь продолжала функционировать.
– Во время активной фазы АТО, в частности, прошлой весной и летом, были ли долгие паузы в работе Луганской скорой помощи?
– Долгих пауз не было. Когда писали, что скорая помощь в Луганске не существует – часть администрации просто бежала. Главврач бежала в Санкт-Петербург, часть администрации – в г. Счастье. Они распространяли информацию, что только счастьинская скорая помощь существует, а луганской нет. Местная в кавычках «власть» назначила своего главврача, который ничего не понимал в структуре управления. Поэтому, предполагаю, что работу скорой курировал кто-то «сверху» – решал вопросы обеспечения горючим и так далее.
– Каким образом во время боевых действий люди вызывали скорую?
– В конце июля или начале августа в Луганске выключился свет, его не было до начала сентября. Также отсутствовало водоснабжение, телефонная связь. На скорой еще при Януковиче были закуплены автомобили Пежо, оборудованные рациями. Люди могли либо приходить на станцию скорой помощи для консультаций либо вызова, так как поликлиники не работали. Где-то в августе выехали все кто хотел, кадров не хватало было. На моей подстанции из 7 машин работали 3. 1 врач, 2 фельдшера и 1 санитар – это весь выездной персонал, который тогда работал на нашей подстанции.
Если местные жители знали, где базы боевиков, они шли туда. У нас был позывной «Аптека», поэтому мы слышали в эфире, например, «Шайтан» вызывает «Аптеку». Скорая после часа дня не выезжала, только на минные травмы, а когда темнело, мы не выезжали вообще. Во время пика боевых действий люди начинали свою жизнь где-то с 5 утра и до 12 старались все свои дела в городе закончить. После 12-13:00 все в городе замирало, а «бомбежки» усиливались.
– Можете рассказать о случае, когда вы возили раненого в Ростов?
– Примерно в середине августа поступил приказ от главврача послать кардио-реанимационную бригаду – это санитар, врач и водитель. Я пришел на работу, еще не успел переодеться, нам сказали срочно явиться на центральную подстанцию. Там меня поставили перед фактом: «Вы везете очень важную персону по приказу второго человека в республике». Мы очень долго ждали, в конце концов нам дали по бутылке воды и сказали: «езжайте на базу». Она находилась в общежитии Восточноукраинского университета. Мы приехали, врач подошла, пообщалась с охранником, вернулась злая, говорит: «Он ничего не понимает, у него зрачки расширенные, то есть, вероятно, человек в состоянии наркотического опьянения». Потом мы забрали раненого, нам сказали: «Ждите – караван отправится через полтора часа».
Потом мы приехали на блокпост, очень долго собирался караван. Я попросился в туалет, пошел посмотрел что у них на «базе» происходит. Очень было много лиц кавказской наружности.
К границе отправились две скорых в сопровождении четырех машин с боевиками. Ехали мы полями, машина была вся в пыли, через некоторое время добрались до Изварино. Раненых мы «сдавали» на границе.
Интересно, что пока мы стояли, российские пограничники анкетировали раненых: записывали фамилию, звание, позывной, подразделение, имя командира, где был ранен, в какой больнице лечился и так далее. Потом подъехал большой автомобиль МЧС России – скорая помощь, куда можно в два яруса грузить больных.
– Кроме этого случая, приходилось ли оказывать медицинскую помощь боевикам, выезжать туда, где они размещались?
Приходилось пару раз. Однажды небольшой осколок в бедро человеку попал. В другой раз – они пьяные разбились немного, с переломом ноги забирали.
– Как часто вообще приходилось сталкиваться с людьми в камуфляжной форме?
– В принципе, каждые сутки. Бывало, что они привозили нам кого-то на подстанцию – и гражданских, и своих раненых. Случалось, что приезжали и говорили нам, где что-то случилось и куда надо поехать.
Раз приехали и требовали мешков для трупов. Мы сказали, что у нас их нет. Потом просили: «Дайте нам носилки и грузчиков, чтобы их сгружать». Тогда одну бригаду отправили. Сами они, боялись, наверное, руки «замарать», поэтому сотрудники скорой грузили трупы.
– Как на тот момент, летом 2014 года, обстояло дело с медикаментами и расходными материалами?
– Медикаменты были заготовлены на складах еще Богатыревой (Раиса Богатырева – министр здравоохранения Украины при Януковиче – ред.). Россия присылала, в основном, перевязочные материалы и другое для военных целей – клей для остановки крови и так далее. Все это мы не разгружали, нам уже привозили на скорую. Бензин тоже привозили на центральную подстанцию в больших бочках. Во время боевых действий перебоев с топливом у нас не было. А вот потом, уже осенью, бывало, что пожарные нас заправляли.
– Вернемся к теме «ополченцев». Те из них, с кем вам приходилось общаться – это местные или приезжие? Если приезжие, то откуда?
– Я мало с ними общался, но то, что видел в августе-сентябре 2014 года, было очень много чеченцев. Также было много россиян, причем, такого, явно не интеллигентного вида.
– Приходилось ли оказывать помощь гражданским лицам, пострадавшим от действий так называемых «ополченцев»?
– Естественно. В основном, пострадавшим от избиений на улице. Это часто случалось в тот период, когда они ходили еще с автоматами, то есть, до сентября-октября. Тогда они чувствовали свою власть и могли избить любого не понравившегося человека. В последнее время, когда они сделали «народную милицию», больше драк было уже у них между собой.
– Вы выезжали на тот случай, когда БМП въехала в кафе на квартале 50-летия Октября?
– Да, тогда погибло 3 женщины. Подобные случаи бывали еще. Танками, БТРами не так часто, но, в основном, машинами «отжатыми» людей сбивали. Потому, что город полупустой, а они гоняют на больших скоростях. Особенно в военное время, после часа ночи – они хозяева жизни. Машин в Луганске, наверное, в 5 раз меньше, чем было до войны.
Тогда мы ездили по вызовам в восточных кварталах и давно приметили эту БМП. Они, грубо говоря, катались. Там даже девушки из люка кричали и махали руками. Водитель БМП нарушал правила дорожного движения – ездил на большой сорости, подрезал, и так далее. Примерно спустя два часа после того, как мы заметили этот БТР, произошла трагедия.
Они ехали с горки и, толи действительно был очень выпивший водитель, толи правда, как он утверждал следователям, что у него заклинила рулевая колонка и отказали тормоза. БМП действительно была старая, вообще Россия много присылала старой техники.
Когда мы туда приехали, был уже стихийный митинг. Собралось зевак человек 150. Были гражданские, выпившие, которые рвались в драку с ополченцами, кричали «Что ж вы делаете? Это вы нас так защищаете?» Приехало очень много дорогих иномарок, из которых выходили люди в пиджаках. Было также много военных, даже снайперы, видимо, боялись бунта.
Увидел, что некоторые люди фотографируют на мобильный, ну и я сделал несколько кадров. Там были 4 ноги, 2 гусеницы. Потом выяснилось, что в туалете погибла еще одна женщина.
В новостях они сказали, что все обошлось «без жертв». Впоследствии ходили слухи, что этого водителя расстреляли.
– Были ли за этот период еще вызовы, которые вам запомнились, может быть, шокировали?
– Самое страшное происшествие за это время было в конце августа. 8 часов вечера, света нету, и на Городке завода ОР в жилой дом попало сразу несколько мин. Там недалеко была база боевиков, так что, это вполне могли быть мины ВСУ.
Мы приехали, там была паника среди местных жителей. И мы бегали, ничего не могли понять. Потом нашелся парень, который тоже раньше работал на скорой, так вот, он вовремя рассортировал раненых – это очень важно. Он сказал: «там труп, туда не ходите, эти два раненых подождут, а вот того нужно срочно забрать.
Мы взяли женщину очень «тяжелую». У нее одна нога была полностью раздроблена и не подлежала восстановлению, вторая – серьезно ранена, рана в мочевом пузыре, да и вся она была в таких маленьких осколочках. Она была жива, в сознании, не кричала от боли, наверное, шок болевой был.
Пока мы искали доступ к вене, она все время повторяла: «Сыну моему скажите, куда вы меня везете. И парень, который сортировал раненых, заглянул в окно и сказал, что сын ее погиб. Глаза этой женщины у меня до сих пор в памяти.
Мы отвезли ее в Областную больницу. Могу сказать, что она очень серьезно охранялась, так как находилась, практически, на линии фронта. Там много «военных» лечилось. Были генераторы – Россия позаботилась. Даже работали лифты грузовые. Я докатил больную до операционных. Врачи были все не наши, скорее всего, российские. Я еще тогда удивился – медработников нигде не хватало, а в Областной больнице работало 3 операционных сразу.
– Там в основном лечили «военных»?
– Да, практически все, кто там был – военные. В холле возле приемного покоя лежала сваленная в кучу солдатская одежда.
– Какой была гуманитарная ситуация в городе осенью-зимой 2015 года?
– Пожилым людям было очень тяжело, многие остались одни, пенсий не было. В сентябре пенсионерам выплатили по 1800 грн. и до апреля денег они не видели. Кто мог переоформить пенсию на украинской территории, тот переоформлял, но были и люди совсем старые, которые не могли это сделать. Как они выживали, я не знаю. Было видно, что они худые, изможденные, но самое страшное – это отсутствие медикаментов. Либо не было их физически, либо у людей отсутствовали деньги, чтобы их купить.