Российский оппозиционер, автор популярного видеоблога Анатолий Поляков прибыл в «столицу ЛНР» по приглашению «правительства республики» — посмотреть, в каких условиях содержатся украинские военнопленные… После официальной встречи с «первыми лицами» он сам попал «на подвал», где его продержали девять месяцев в ужасных условиях… О девяти кругах ада в застенках пророссийских боевиков, Маше Варфоломеевой и арестованных ГРУшниках Анатолий рассказал корреспонденту informator.lg.ua.
– Многие считают, что российский паспорт в «ЛНР» это стопроцентная защита. Твой опыт показывает, что это не так…
– Начнём по порядку… Ну, во-первых, меня пригласили официально – «правительство ЛНР», в лице «министра по делам семьи, молодежи, спорта и туризма» Станислава Винокурова и Андрея Щербакова, «советника председателя советов министров по гуманитарным вопросам»… Раньше я занимался военнопленными… Расскажу предысторию маленькую, чтобы понятно было. В августе 2014 года при поддержке Министерства обороны и советника президента Оли Богомолец был сформирован гуманитарный корпус, целью которого являлось наладить диалог. Подготовили целый пакет документов… Наша цель была – отделить политику и войну от гуманитарных вопросов… Мы долго обсуждали въезд – то ли со стороны Украины, то ли со стороны России. «ЛНР» настаивали, чтобы я ехал со стороны России, так как не могут обеспечить мне безопасность на линии перехода с украинской стороны. И я поехал с российской стороны. Въехал 12 марта, меня встретили. Дали машину, водителя, гостиница, ресторан – все условия. На следующий день – 13-го марта – у меня была встреча в правительстве – с Никитиным, бывшим «премьер-министром ЛНР», депутатами парламента, были представители Миссии ОБСЕ, Красного Креста, «Врачи без границ». Сначала обсудили вопросы безопасного присутствия на территории «ЛНР», а потом перешли к диалогу. Мы обсудили вопросы защиты прав военнопленных, формирования комиссии, которая будет следить за этим, куда вошли бы представители обеих сторон.
Анатолий Поляков
А на следующий день меня взяли, скажем, приняли… Это было 14-го числа. Сразу после встречи с гуманитарными и благотворительными фондами
– В группе кроме тебя кто ещё был? Представители Украины были?
– Нет. Я поехал один. Потому что рисковать кому-то со стороны Украины, я считал, не нужно… Я предварительно договаривался, обсуждал въезд, общался с Донецком, там были россияне, которые гарантировали тоже мою безопасность в Луганске. Я просчитывал определенные возможные варианты. Я думал, что меня могут задержать, но не более того. Я не думал, что будет применяться физическое воздействие, или посадят меня в «подвал» – я этого даже не предполагал. Но получилось всё, как получилось…
Меня взяли 14-го марта возле «Вестерн Юнион», среди бела дня – было без пяти четыре… По киевскому времени – без пяти три… Меня сразу ударили, я потерял сознание. Очнулся уже в машине – в наручниках, на голове мешок… Меня привели в подвал и бросили. Я там сутки пролежал на бетонном полу – в мешке, в наручниках. На следующий день пришёл кто-то старший из них. Сначала требовали сто тысяч долларов, не спрашивая – кто я, чего я… Потом уже мне сказали, что я – российский инструктор, приехал сюда обучать сепаратистов, а они, якобы – украинские партизаны. Начали расспрашивать: с кем поддерживаешь отношения в Украине, может быть ты наш хлопец, скажи, кому, что передать… Говорили по-украински. Если я чего-то не понимал, то начинали бить.
– Как долго ты там пробыл? Какие были условия содержания?
– Была труба. Руками и ногами я был прикован к ней, мешок на голове. Кормили один раз в сутки. Руку отстёгивали, давали перекусить, потом опять пристёгивали ко второй руке. Один раз вечером водили в туалет. В мешке. Мешок не снимали в течение всего месяца. На туалет первое время давали 15-20 секунд, то есть нереально было что-то сделать. Потом время увеличили, но первое время – под себя приходилось ходить, другого варианта не было. В таком состоянии я пробыл месяц… Несколько раз меня выводили на расстрел… Потом я уже сам позвал старшего, говорю: «Просто расстреляйте меня, потом передайте жене, где тело захоронено, только не издевайтесь над телом ни до расстрела, ни после»… После этого они стали более-менее лояльно ко мне относиться… На ночь, получается, у меня ноги были пристёгнуты пластиковыми наручниками, они их отстёгивали, я по трубе съезжал и на бетонном полу спал на правом боку. Потом меня поднимали, опять ноги пристёгивали. Полсуток так сидишь, полсуток – или сколько там часов – лежишь. Света не было вообще, постоянно – в мешке и темноте…
— С тобою общались?
— Они могли уйти – три-четыре дня их могло не быть. Придут – покормят, уйдут. Разговоров между нами не было. Один раз, когда я попросил о расстреле, со мной разговаривал где-то полчаса, на русском языке… Говорили о войне, долго беседовали, как война меняет людей. Философская беседа ни о чём. Я его тогда попросил: может быть ты отстегнёшь одну руку – хотя бы поспать на руке, честно говорю – устал уже нереально. Он мне ответил: «Украина цэ Европа, а ты людына неразумна, поэтому сиди пристёгнутый двумя руками к трубе».
– Как тебя освободили?
– Примерно где-то через месяц они ночью пришли, меня подняли, сказали, что больше содержать меня не могут, для них это небезопасно. Поэтому меня вывезут в город и выкинут: «Тебя подберут – значит выживешь, нет – значит нет». Меня вывезли в город, выбросили. Причём, знаешь, – закинули или на сарай, или на машину грузовую – там болты были… Подняли и закинули. Также – в мешке, руки за спиною в наручниках, пластиковые наручники на ногах. Выбраться нереально было – да ещё и на высоте. Я досчитал, как они сказали, до трёхсот, потом стал звать на помощь людей. Никто не реагировал. Там ходили люди – я слышал… Они смеялись, говорили: «Иди сюда, присоединяйся к нам! Кто ты такой?» Такого, чтоб кто-то подошёл – такого не было. Я так пролежал минут сорок. Потом подъехала машина, я услышал голоса. Они подошли, щёлкали затворами автоматов. Сняли меня, посадили в машину. Я им сказал, что я россиянин, что меня ищут, что я не знаю, где я находился. Меня посадили в машину. В этом же мешке, наручниках отвезли в какое-то другое помещение. Потом мешок и наручники сняли. Это была маленькая комната, там было всего два человека – один с автоматом, другой сидел напротив. Оба – с открытыми лицами. Я сказал, что я россиянин. Они ответили: дня два посидишь, мы тебя милиции передадим, если это всё правда – поедешь домой.
На следующий день я рассказал, что находился у «украинских партизан»… Хотя я уже тогда знал, что это были никакие ни партизаны…
– А как ты догадался?
– Иногда у них срабатывали рации… Когда месяц находишься с людьми… Они периодически разговаривали между собой. Когда они меня выводили в туалет, я слышал разговоры – говорили о таможне, я помню, что нужно договориться с российской таможней, чтобы что-то отправить в Донецк. А главное – голоса русские… Потом, получается, я был в подвале, а вечерами – сверху – доносились крики: «Ура». Награды какие-то обмывали…
Россияне, которые якобы – «ополченцы», к которым я попал после «партизан», постоянно меня спрашивали: «Ты что-нибудь слышал – рации, позывные?» — «Ничего не слышал», — говорю. То есть до последнего дня я говорил, что находился у украинских партизан. Я им подыгрывал на протяжении всего времени.
У «ополченцев» я просидел, получается, почти месяц. Дня три – нормально. Я переписал кучу бумаг, провели кучу допросов о «партизанах» — всё до мельчайших подробностей…
Позже – в июле – меня завели в ту комнату, где я сидел – у «партизан», в подвале. Я её сразу узнал.
– Как? Ты же там без света сидел и в мешке…
– Да, не видел ничего, но я там месяц пробыл. Меня выводили, я где-то спотыкался постоянно, что-то чувствовал наощупь, слышал, как скрипела дверь – я всё это помнил. Когда ты находишься в изоляции, ты запоминаешь любые мелочи…
Меня завели в эту камеру, продержали там часа два и обратно забрали. Посмотрели на мою реакцию. Я не знаю, с какой целью они это сделали… Но самое интересное не в этом. Когда меня схватили «партизаны» – у меня забрали шнурки из ботинок… А когда меня отпускали «ополченцы», я попросил, чтобы мне дали какие-нибудь шнурки… Мне дали кучу шнурков – я начал подбирать и нашёл свои! Из «партизанского» подвала они как-то очутились в здании «министерства госбезопасности»! Парадокс!
– Где тебя держали?
– Меня взяли в заложники в марте, «МГБ» как раз только перебазировались в здание бывшей налоговой инспекции. Я был первопроходцем их подвала. У «ополченцев» я находился на заводе имени Ленина. Я знаю, кто меня арестовывал, какая группа. Там и россияне были, и местные. Спецподразделение «Дельта» тогда называлось, сейчас не знаю, как именуется…
В апреле у меня воспалилось ухо. У меня текла кровь, гной. Пришёл врач. Он сказал, что это нормальная ситуация, ничего страшного. А когда я начал терять сознание, кричал от боли – меня повезли в больницу, показали и отвезли обратно – в подвал. Двадцать два дня мне ставили капельницы, кололи антибиотики, давали таблетки. Обычно это делается в течение пяти дней, а тут – двадцать два дня. Я не знаю, как передать это состояние… Уже на третьи сутки у меня стали происходить нервные срывы. При таком питании – когда тебе дают два раза в сутки по четыре ложки каши, у тебя внезапный прилив силы, энергии и необъяснимой злости, ярости, которую ты не контролируешь, но тебе её надо выплёскивать. Я бил кулаком в стену, ногами пинал. Потом – день на шестой – появилась такая работоспособность… Нам там книги разрешали читать, что-то давали… Я в день мог прочитать несколько книг и законспектировать их. Мозг работал, такое ощущение, процентов на восемьдесят. А потом начался резкий упадок сил. Я говорил: «Доктор, я сгораю, как свеча. Не знаю, что это за антибиотики, но не колите больше». – «Нет, – говорит, – надо колоть. И продолжали колоть. Вот тогда я очень быстро похудел, выжался как лимон, началась психологическая ломка. Я чувствовал тогда, что умираю. Было такое ощущение, что ты висишь на скале, держась на пальчиках – если сорвёшься, то разобьешься… Я себя старался контролировать, ставил перед собой задачу: выжить, выжить, выжить. Я не знаю, что происходило. Может отравление – почти не ешь, а тут такая доза антибиотиков…
– Какие были условия содержания у «ополченцев»?
– Пыльный подвал. Известковые потолки, с потолка постоянно сыплется. Сначала я сидел в одиночной камере. Она была небольшая, в ней – развязка труб. Стоял небольшой стол, на нём и спишь, свернувшись. Из одежды на мне были рваные рейтузы и рваный свитер. Больше ничего. Ходил как посмешище – длинные волосы, большая борода. Никаких средств личной гигиены за всё время… В камере была невыносимая жара – градусов 35-40. Невыносимо. Спать ложишься – подпираешь дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха…
Вообще содержание такое – даже не скотское, а из тебя делают животное, собачонку. Ты не знаешь, например, сколько времени, но начинаешь истекать слюной, когда чувствуешь, что сейчас должны принести еду. Ты лежишь, а у тебя вся подушка мокрая – изо рта течёт… Это страшное состояние. Или когда ночью приснится еда, ты готов съесть бумагу, чтобы убить этот голод. Я не понимал, для чего всё это, зачем…
– Ты задавал им этот вопрос?
– Меня когда забрали в «МГБ» – от «ополченцев», мне предъявили обвинения: боевик Евромайдана, российский оппозиционер, причём здесь это – непонятно. Там было написано: «По заданию министерства обороны проник на территорию Луганской Народной Республики с целью формирования диверсионных групп для разведывательно-террористической деятельности на территории ЛНР с дальнейшим свержением законно избранной власти». Кроме того, похищение детей было вписано туда… Всякого бреда я прочитал полторы страницы, дальше читать не стал… Вину я, конечно, признавать не стал, хотя мне говорили: «Признай свою вину, и условия содержания у тебя будут намного лучше». Действительно, многие, которые были при мне, признавались и их переводили в более хорошие условия. Но всё это демонстративно, прилюдно. Там очень много народа было в этом подвале. Каждый день люди менялись.
Сначала я был в одиночке, потом меня перевели в общую камеру. Туда приходили девочки красивые в военной форме, мальчики… Дежурный их заводит, говорит – вот это наша легендарная личность, легендарный оппозиционер, «пятая колонна» из России, который пытается свергнуть Путина, посмотрите – каким он был, каким он стал, что от него осталось. Я тогда действительно уже плохо передвигался, смотрел на всё как волчонок, я готов был перегрызть им тогда глотки. Я орал, матерился на них, но это вызывало только смех с их стороны, потому что я ничего сделать не мог. Знаешь, как маленькая собачонка лает на тебя, но даже если укусит – вреда не причинит никакого. Болезненная, худая, истощённая… И ты это осознаёшь и от этого морально тяжелее вдвойне – что ты ничего не можешь сделать. Тебя лишили всего, и ещё над тобой постоянно глумятся. Зачем? Для чего? Нет, я понимал, что это всё месть какая-то. За мои выступления в России, за то, что я занимал активную позицию против Путина, мои видеоролики – жёсткие, радикальные – посмотрели сотни тысяч людей. Но даже не в этом дело. В России есть аудитория, которая слушает меня.
Подпись: Этот ролик Анатолия Полякова на Youtube.com посмотрели более 500 тысяч пользователей.
— Ты связываешь напрямую свои плен с деятельностью в России?
— Накануне было убийство Немцова. После этого начались повальные аресты оппозиционеров. А я как раз поехал в Луганск и попал там в «подвал». Все мои близкие друзья – они уже сидели в российских СИЗО. Нет, безусловно, связываю напрямую. Потому что, когда меня допрашивали, «ополченцы» на самом деле были россиянами. Человек, который меня допрашивал, хотя он и пытался играть роль «ополченца», это был ФСБшник…
— Как ты это определил?
— Слушай, я часто с ними сталкиваюсь в России. По стилю общения, по тому, как они ведут допросы, даже по взгляду. В России они наделены огромной властью. Искры вседозволенности в глазах, всемогущества – их не скрыть. То, как грамотно он вёл допрос, профессиональные привычки – всё это видно. Он повторял: «Мы тебя не будем отдавать, мы не будем тебя менять. Мы предложим на обмен шесть человек, если они согласятся, скажем восемь человек». Мне дали понять, что я никуда не выйду, поэтому ни о какой свободе я не думал. Надежда была маленькая, что освободят… Я ждал, что придут русские. Я русский человек. Ждал, что придут россияне, кажут: «Мы ошиблись, извини, тебя бандиты задержали», — всех накажут и меня освободят. Я в это верил, как наивный юнец. Для меня было вдвойне больно от того, что издевались надо мной не африканцы, не американцы, а именно мои соплеменники, россияне. Я люблю Россию, я люблю русский народ, но когда твои соплеменники тебя растаптывают и унижают, это вдвойне больнее. Ты остаёшься один и не знаешь от кого ждать помощи…
– Ты говорил, что сидел в общей камере, кто были эти люди?
– Я сидел три месяца с американцем, которого обвинили в шпионаже, хотели обменять, но потом его отпустили «на подписку», менять не стали. Профессор, адвокат международного уровня, прожил в Луганске шесть лет… Двенадцать дней со мною сидел командир артиллерии «ЛНР» Романовский (по совместительству – режиссер двух сезонов сериала «Улицы разбитых фонарей» — ред.). Он отжал хороший дом, но это ему не предъявляли. А обвинили в том, что он распилил какой-то завод и не поделился. Дали десять суток, а потом отпустили… Со мною сидели работники прокуратуры, например, прокурор Красного Луча. Сидел человек, который просидел до этого 14 лет за убийство… Нужно понимать, каков уровень всех этих людей, что находятся при власти – у «оперативных работников МГБ» есть по 12-13 лет зоны за убийства… Люди, которые раньше работали барменами, охранниками, торговали наркотиками – сегодня пришли к власти. Это реально. Это правда. Нормальные люди, кто мог уехать – уехали. Те, кто остались рискуют – их в любой момент могут арестовать… Так же со мною там был Медведь, полковник ГРУ Российской Армии.
– Он-то как туда попал?
– В «ЛНР» сейчас идёт конфликт. Новая гвардия Плотницкого и «МГБ» зачищает старую гвардию. Уничтожают всех командиров территориальных батальонов, тех, кто захватывал СБУ, тех, кто приехал из России и, может быть, верил в «русскую весну», «русский мир» – все такие одиозные фигуры, тех, кто во что-то верил, их сейчас зачищают полностью – либо уничтожают, либо сажают. Тоже касается и казаков. Я сидел и с казаками… Так вот, этот Медведь, он человек легендарный – у него только 12 доказанных эпизодов убийств. Например, расстрелял семью, вывел из машины – забрал машину… Почему его посадили: это было вечером, он жил на третьем этаже, допустим, а на втором этаже музыка играла. Он спустился, позвонил в дверь, открыл хозяин, он его застрелил и вернулся к себе в квартиру. Его арестовали, потом опять освободили, он состоял в одной банде вместе с Фомой – командиром батальона «Одесса»… То, что их пиарили, что они воевали, это циничная ложь… Они служили на российской границе и занимались чисто отжимом. Останавливали и грабили машины, людей, занимались отжимом квартир – это всё батальон «Одесса». И, в принципе, все эти территориальные батальоны, да и всё «ополчение» и россияне, которые приезжают туда, – им жить где-то надо? Вот, пожалуйста… Случай был: мужика просто убили, женщину выкинули на улицу, сказали: убирайся отсюда, хочешь – в Россию, хочешь – в Украину. И забрали квартиру. Жилищные вопросы решались легко. Плотницкий выписывал бумаги – выбирайте себе жильё… Это мне рассказывали и боевики из России, и местные луганские.
Потом… Со мною сидели члены ДРГ… Люди из диверсионных групп… Якобы украинских… А на самом деле это сами местные и россияне…
Восьмидесятимиллиметровые минометы ездили по городу и обстреливали кварталы. В основном выборочно – частный сектор, где есть элитное жильё. Потом это элитное жилье отжимали. Им была поставлена задача – расшатать ситуацию в Луганске, настроить людей против украинской армии… Во время обострения конфликта… Я не беру установки «ГРАД», которые стреляют из города… Возле жилых домов, детских садиков, школ, других социальных объектов – ставят крупнокалиберные 152-мм минометы, обстреливают украинскую сторону и вызывают огонь. Естественно, идёт «ответка», гибнут люди. Мне рассказывали об этом люди, которые сами в этом принимали участие. Их свои задерживали, а потом отпускали…
– Создаётся впечатление, что у «молодой республики» закончились враги и она перешла на своих. А кто-нибудь из «укропов» с тобою сидел?
– Маша Варфоломеева. Почти всё это время мы находились вместе… Были привязаны друг к другу – мы шли в списке на обмен вдвоём, почему-то как сотрудники СБУ… Маша – хорошая, сильная девочка, но эмоционально ей очень тяжело. Держат её в таких же условиях, в каких держали и меня. Очень худенькая. До моего освобождения мы пять месяцев сидели рядышком. Сначала – в одиночных камерах, друг напротив друга. Я писал в книгах записки – книги нам давали читать, я рассказывал. Потом отдавал, их оставляли в коридоре, и потом она выбирала эти книги. У неё постоянно нервные срывы были, я ей смайлики слал: «Держись, ты не одна. Всё будет хорошо. Вместе уйдём на свободу»… Как девочка эмоциональная, она оставляла эти записки себе. Потом их нашли, досталось, конечно, мне. Эту лавочку прикрыли… Но у нас уже была разработана система перестукивания: два стука – «у меня всё хорошо», и так далее… Более близкого человека в этих стенах у меня не было… Сейчас я чувствую свою ответственность за неё, меня очень тяготит, что она там, а я здесь. Я постоянно думаю, что можно сделать.
– Скажи, твоё видение войны в Украине до того, как ты там побывал, и после – оно изменилось?
– Я с самого начала находился здесь. Я видел все происходящее своими глазами. Захваты ОГА… В Донецке с журналисткой попал в плен, нас хотели расстрелять, Захарченко нас освободил… Я всё видел своими глазами. Лично знал Мозгового, других «ополченцев»… Был проект «Единая Украина», хотели объединить Майдан и Антимайдан, урегулировать конфликт мирным путем без политиков… А потом пришёл «поребрик»… Это путинские ребята, с российскими паспортами…
Я раньше думал, что мы очень похожи. Что мы одна нация. Киевская Русь. Но на самом деле у нас разный менталитет. Украинцы более спокойные, трудолюбивые, женщина дома хозяйка. Сказала – пошёл сделал. Мужик – трудяга. И вот этого трудягу очень тяжело раскачать на войну. А в России народ более агрессивный. Поэтому пришлось задействовать наёмников из России, в большом количестве. Кто первыми пошли? Всякая грязь. Всякое дерьмо собрали в Луганске, чтобы захватывать ОГА. Поэтому пришлось привлекать путинские военные силы, поставлять вооружение. Танки и специалистов, которые могут из них стрелять. Поэтому во время боевых действий заходили российские военные части, которые выполняли задания, а потом уходили.
– Ты сам сталкивался с российскими военными в Украине?
– Ну конечно. Общался. Общался и до, и после попадания туда.
– И как они объясняли тебе своё нахождение на территории Украины?
– Всё очень чётко и просто. Мы защищаем русских. Но ответа, каких именно русских защищают, я не получил. Они считают, что фашисты убивают русских. Пропаганда настолько промыла мозги… Но таких немного. Основная масса приезжала пострелять, заработать деньги. Люди несостоявшиеся, неудачники, невостребованные в своей стране.
– Расскажи о своем освобождении.
– Я очень благодарен, во-первых, Украине, а, во-вторых, своей жене. Она у меня украинка. Она дошла до всех – от Министерства обороны до Президента Украины. Мое освобождение это коллективный труд друзей, волонтеров, Министерства обороны, СБУ, но окончательную точку в моем освобождение поставили на минских встречах Ирина Геращенко и Виктор Медведчук за что я им очень признателен.
В пятницу пришли какие-то люди, посмотрели, ушли, потом принесли мне одежду, сказали: «Одевайся, через 20 минут уезжаешь». Куда, — в Россию, Украину, — ничего не отвечали. Потом пришёл дежурный: «Раздевайся, ты никуда не едешь». А на следующий день меня просто забрали и вывезли… Освободили меня 28 декабря 2015 года.
– Чем ты занимаешься сейчас, после освобождения?
– я прохожу обследование. Здоровье «ушатали» мне здорово. У меня только один перелом – челюсть сломали. Катаракта глаза, песок в почках, печень, воспаление поджелудочной железы, вегетососудистые изменения, позвоночник… Куча всего-всего, наговорили мне… Но да ладно… Болезни лечатся, люди договариваются, земля вращается. Всё будет нормально. Сейчас главное – восстановить силы…
Я думал, что когда выйду – выпью молока, съем булочку… Мечтал о простых вещах… Но мысленно все равно я нахожусь в подвале. Вот сейчас вот. Это состояние тяжелое морально. С этим приходится постоянно бороться. Доказывать себе самому, что ты уже не на подвале.
Когда я сидел там, я думал: когда выпустят, помоюсь и буду испытывать от этого радость. Думал, что увижу солнечный свет и от этого буду радоваться, смеяться… И когда я вышел, увидел дневной свет, которого не было сколько месяцев, а радости не было… А когда я увидел себя в зеркале, я испугался человека, который смотрел на меня… Я не ощущал радости тогда. Вот уже сейчас я могу улыбаться, вроде веселюсь, но это только внешне. Хотя я понимаю, что радоваться надо всему. Но радости пока нет. Я жду этот момент. И я знаю, что он наступит. Потому что я хочу жить, хочу, работать, бороться дальше. Восстановить здоровье и жить, жить, жить… Я понимаю, что сегодня я борюсь с самим собой. Но я хочу испытывать радость. Радость внутри себя.
Беседовал Алексей Бухало
Если вы хотите оказать помощь Анатолию Полякову:
Россия: 5469 2500 1107 3446 Сбербанк
Украина: 5168 7420 1811 2940 Приватбанк
Материал опубликован в рамках проекта “В поисках справедливости: Систематизация нарушений прав человека, зафиксированных в зоне вооруженного конфликта на востоке Украины” при поддержке Международного фонда “Возрождение”.
Если ваши близкие пропали без вести или были похищены, вы не знаете, где их искать и как освободить из плена, вам нужна юридическая помощь и вы стремитесь восстановить справедливость, после освобождения из плена вам нужна медицинская помощь – обращайтесь на горячую линию БФ «Восток-SOS» по телефонам: +38 (099) 736 42 41, +38 (098) 009 44 20, +38 (063) 917 09 71
Если вы хотите поддержать людей, переживших плен, или семьи, чьи близкие оказались в заложниках, вы можете предложить свою помощь по указанным выше телефонам или написать нам по адресу: [email protected]