В Свердловске Луганской области (после декоммунизации — Довжанськ), как и во всех провинциальных, маленьких городах суицид приравнивался к ЧП городского масштаба.
Слава Богу, таких случаев на мою память в городе — было раз, два и обчелся. При и без того короткой из-за сложной экологической ситуации продолжительности жизни укорачивать отведенное тебе время — было глупо.
В конце 90-х (я точно уже не помню год) на соседней улице 27-летний красавец-шахтер, отец двух маленьких дочерей, похожих на киношных Мальвин, закончил свою жизнь с петлей на шее в темном угольном сарае.
Много было версий, слухов. И только после того, как семья, продав дом, уехала из города, кто-то из родни проговорился о причине трагедии. Мужчине удалили зуб и инфицировали ВИЧ. Узнав о диагнозе, он принял такое решение. Ведь тогда о ВИЧ и СПИДе знали мало, и диагноз звучал, как приговор, как проказа.
Удивительно, но тогда в городе никто не проводил проверку, да никто и не задумался, был ли он один или один из многих. Свердловчане, как, впрочем, большинство жителей Донбасса, к своему здоровью относились наплевательски.
Вообще 90-е — это пик суицида на Донбассе. Думаю, голод, безденежье, безработица, безысходность и ломали тогда население.
Жаль, что об этом не писали в прессе. Жаль, что анализ «смутного» времени сводился лишь к перерасчету банд, отжимов и братков, плодившихся в те годы, как тараканы.
Я считаю, что любое потрясение, война, голод, репрессии, смена вектора страны и вытекающие из этого последствия должны быть подвержены скрупулезной аналитике. Психологи, психиатры, историки, финансисты, политологи просто обязаны дать оценку всему, что затрагивает страну, области, большую часть населения. Ну, хотя бы для того, чтобы в будущем при возможном повторении катаклизма избежать проявления деструктивных явлений в обществе или минимизировать их.
Вот и сейчас. Донбасс. Доносы, допросы, мародеры, полицаи, «ополченцы», «распятые мальчики», «ватники»… Что это? Откуда? Может ли это проявится в другой области Украины? Является ли массовая асоциальность общества следствием психологического воздействия «рекламы» «русского мира» или это врожденная черта носителей «донбасского характера»? Мы не знаем. Поэтому я и пишу. Поэтому описываю всё, что там происходит, анализируя любые деструктивные изменения в личности, обществе, регионе. Чтобы больше никогда…
Да и нужно же как-то останавливать войну. Жить вместе с Донбассом дальше. Ведь и я тоже часть Донбасса. И мне нужно тоже как-то жить. С предательством соседей, родных, с минными полями, с разорванными пропагандистами душами, с глазами полными черной пелены ненависти и страха перед «бандеровцами».
Здесь и сейчас, в этой войне, как никогда нужны психологи, которые могли бы дать оценку последствиям воздействия русского телевидения на психику и подсознание людей, минимизировать это влияние, спрогнозировать реинтеграцию «новороссов» в Украину. Именно «новороссов», «граждан ЛНР», тех, кого мы называем «ватники», тех, чье сознание впитало в себя весь яд «русского мира». Реинтегрировать тех, кто и так ждет в Донбассе Украину — глупо. Они и так не покидали наше пространство.
То, что происходит сейчас в Донбассе, — не война, здесь всё понятно и просто, — а именно массовый психоз, массовая асоциализация общества, массовые деструктивные изменения в социуме, нуждается в оценке специалистов. Срочной!
Я не просто так начала разговор с читателями с темы суицида. То, что происходит на Донбассе, это болезнь. Болезнь общества. Какой-то его прослойки, части, которая может заразить всю страну.
Сам референдум по созданию «ЛНР» — уже был суицидом Донбасса.
Запрограммированный Россией на величие, Донбасс смело сунул голову в петлю, стал на стул, заботливо подставленный «старшим братом» и с криком: «Донбасс не будет кормить…» — ринулся вниз.
Хрустнули шейные позвонки. Разорвались связи. С родными. Реальностью. Миром.
Донбасс висит, как висельник, покачиваясь между мирами. В России он не нужен. В Украину его не пускают «ихтамнеты». Но…
Мы говорим «Донбасс», а ведь это не виртуальный образ, а люди. Люди, висящие между мирами, жизнью и смертью.
На Донбассе снова участились случаи суицида.
Первая волна суицидов в Свердловске была осенью 2014 года. Разгромленные банки, почта, уже слегла попахивающий гнилью запах «свободы». Пенсионеры, оставшиеся без пенсий и средств к существованию, голод.
Мне позвонила подруга из Червонопартизанска. Это город-спутник Свердловска. Она плакала, просила говорить с ней, просто говорить, так как ей было страшно. Она вышла на балкон, а на соседнем балконе — в доме напротив — висела старушка.
От голода в Червонопартизанске в октябре 2014 года умерло 68 стариков. Большая часть из умерших, закончили свою жизнь самоубийством. В Свердловске — более 150 человек. Это то, что удалось нам установить. Ведь по приказу «комендатуры» и местной власти случаи суицида и смерти от голода фиксировали, как «сердечные приступы». Но маленький город — это маленький город. Все всё знали.
Люди на фоне голода, истощения, страха принимали решения о преждевременном уходе из жизни. Это было страшно.
Вторая волна суицидов, которая накрыла оккупированные территории, — это уже весной 2015 года. Полная оккупация. Кто-то считал ее освобождением от ненавистной «Укропии», кто-то оккупацией. Речь не об этом. В городах, оставшихся в глубоком тылу, решения уйти из жизни принимали десятки женщин, девушек и даже мужчин, которые подверглись насилию.
Редкие выжившие жертвы, — в основном насильники убивали своих жертв или последние не выживали после издевательств, — оставшиеся один на один со своей бедой, истерзанные и осужденные соседским «самавиновата», решались уйти из жизни.
И снова в графе «причина смерти» патологоанатом ставил: «сердечная недостаточность». Почему скрывают суициды на Донбассе — загадка!
И вот третья волна. Снова суициды.
- 26 июня в Свердловской ЦГБ выпрыгнув из окна 4-го этажа отделения пульмонологии, гражданин «Е», 1979 г.р., житель г. Червонопартизанска. Погибший был доставлен в ЦГБ накануне в состоянии алкогольного опьянения, с тяжелой формой пневмонии. Что заставило его выброситься из окна не известно. Погибший бывший член «народного ополчения Донбасса». Это второй случай суицида в больнице Свердловска.
- 17 мая покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна пульмонологического отделения ЦГБ г. Свердловска, пациент «О», 1942 г.р. Причина суицида, — отсутствие средств на лечение.
- 17 мая в реанимации ЦГМБ №1 г. Свердловска скончался «Д», житель г. Свердловска, который получил травмы, несовместимые с жизнью при падении с крыши собственного дома.
- 19 мая в Луганскую больницу с многочисленными травмами (перелом таза, перелом бедра, перелом позвоночника, открытый перелом обеих ступней, закрытая травма живота, травматический шок), доставлена гражданка «А», 2001 года рождения. Девушка пыталась покончить жизнь самоубийством, выпрыгнув с четвёртого этажа своей квартиры. Скончалась в реанимации от полученных травм. Родные подтвердили версию о нестабильном психологическом состоянии и посттравматическом синдроме погибшей, из которого она не смогла выйти после изнасилования.
- 28 июня в морг Стаханова доставлен труп гражданина «Б», 1997 г.р., военнослужащего подразделения «ЛНР». Установлено, что «Б» покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в подбородок из огнестрельного оружия. Причины побудившие к суициду неизвестны.
- 13 июня возле морга г. Перевальска, покончил жизнь самоубийством, застрелившись из пистолета, гражданин «Р», 1958 г.р., ранее проходил службу в «народной милиции ЛНР». К моргу пришел сам. Осознанное самоубийство. После увольнения не интегрировался в общество. Возможно уже стоит задуматься о «Донбасский синдроме».
Я не буду описывать все случаи суицидального ухода из жизни. Скажу коротко. Это и «ополченцы», воевавшие, но разочаровавшиеся, и жертвы насилия, и старики без пенсии и родных, и «ватники», вкусившие «русского мира». Возраст от 18 и до 90. Мужчины. Женщины.
По данным, которые удалось получить от патологоанатомов Луганской области, процент суицида пока не велик, хотя и существенно превышает довоенный. Если за 6 месяцев 2012 года на территории всей Луганской области было зафиксировано 3 случая суицида, то сейчас это минимальный месячный показатель одного оккупированного города.
Война меняет людей. Война ломает людей.
Многие оставшиеся там — в зоне оккупации — уже осознанно говорят: «Мы — Приднестровье-2», — и морально готовятся к этой жизни.
Есть категория «людей лнр», которым даже всё нравится в их жизни. Есть те, которым просто некуда деться. И есть те, кто не выдержав безысходности жизни беженца на съемной квартире, вернулся обратно.
У каждого из нас, жителей Луганской и Донецкой области, своя страшная история войны, переселения, свой груз принятых решений.
Иногда так важно, чтобы тебя поддержали, выслушали, дали совет, остановили. В «Л-ДНР» нет психологов, а люди, просто закрылись от мира в своих улитках. Когда каждый день лишен будущего, а на улицах свободно гуляет смерть, человек становится не только аполитичным, асоциальным или даже аморальным. Он просто становится мертвым.
Безысходность, как диагноз. Она вскрывает вены, накидывает на шеи петли, ведет к окнам. Безысходность порождает чудовищ, закрывая наглухо души и сердца.
Есть ли шанс у Донбасса на излечение? Хороший вопрос. Но, прежде чем искать на него ответ, нужно определить, чем же болен Донбасс.
(продолжение следует)
Олена Степова для Informator.media