Жизнь в зоне оккупации похожа на разбитую чашку, заботливо собранную и оставленную на столе – собрать нельзя, а выбросить жалко. Попадая в оккупацию, ты не идешь по городу, а словно бы плывешь среди тысяч осколков, застывших во времени. Война – это взрыв. Эмоций. Страха. Боли. Ненависти. Любви.

Она взрывает города даже тогда, когда не стреляют. Как только начинается война, весь мир превращается в осколки. Люди, судьбы, мгновения летят мимо тебя. И ты не знаешь, что именно может тебя убить – пуля, осколок снаряда, взгляд, слово, сказанное еще вчера близким тебе человеком.

Находясь в зоне, ты придаешь значение любой мелочи, а память фиксирует любой звук, цвет, движение. Может быть потому, что ты все время в состоянии опасности или потому, что тебе хочется унести с собой это все: запахи, фонари, скамейки у подъезда, свои давно некрашеные ворота, замерзший и ставший тебе чужим дом.

В твоем оккупированном городе, в твоем – теперь уже бывшем – мире тебя ранит всё. Абсолютно всё. Может быть, поэтому ассоциация с осколками так навязчиво преследует меня.

Мир в зоне оккупации воспринимается иначе. А, впрочем, как и жизнь, и люди, и слова. Просто теперь у твоей тактильной памяти есть с чем сравнивать.

До войны… Там, в Украине… Здесь в оккупации…Свои. Чужие. Сепары. Терры…

Попадая в зону – ты сталкер. Это больше не твой мир. Ты можешь просто на него смотреть, шагнув через линию разграничений. И единственное твое преимущество, которое ты начинаешь ценить с первого дня пребывания в зоне, это то, что ты всего лишь наблюдатель, который может в любой момент сделать скачек назад. В мир. В Украину…

Мир тысячи иллюзий

…Рынок. Будний день. Когда-то здесь даже в будни было много народа. Сегодня колхозный рынок пуст. Место под него даже не чищено. Ты ловишь себя на мысли, что раньше… Здесь каждый твой шаг разбит на сравнения «сейчас» и «раньше», «до» и «война». Ты спотыкаешься об эти сравнения и еще больше ранишь себя. Осколки. Осколки прошлой жизни висят в воздухе. Ты гонишь от себя слова «раньше», но не можешь. Ведь раньше, когда уже почти весна, – на колхозный рынок всегда вывозили на продажу кролей, котных коз, тюки душистого сена, золотистую солому, маленьких хрюшек. Была запись на цыплят, гусят. Работала ветаптека.

Отводишь взгляд, чтобы остановить наплывающее «раньше». Бредешь рядами. Бесцельно. Просто, чтобы понять. Понять, что толкнуло их из ровной, сытной, предприимчивой, веселой и почти беззаботной жизни, бессложной, состоящей из ряда простых знаменателей: работа-рынок-дом, бизнес-дом-отпуск… У каждого же была своя формула счастья. Банальная, простая. Работа-рынок-дом. Теперь в этой формуле – комендантский час, безработица, паспорта «лнр», поездка в РФ (там дешевле), сумки-кравчучки (чтобы купить до зарплаты), страх заболеть (ты никому не нужен + лекарства дороже твоей зарплаты), страх, что заболеешь не ты, а ребенок (ты никому не нужен + лекарства дороже твоей зарплаты + их нет + нужно ехать в РФ)… А еще в этой формуле нет связи, нет интернета, веерные отключения света (вернее, включения), танки, люди в форме, истерика у соседки. Непрекращающаяся истерика у соседки. Иногда, слушая ее, тебе хочется с размаху ударить ее по лицу. Вежливо выслушивая очередной бред про то, что Трампа купил Порошенко, о заговоре муссонов (она так и не вы учила слово «масон»), и очередном «правосековском» пьяном кураже в местном ресторане, — ты все чаще представляешь себе, как ты ее бьешь. И как от удара из ее глаз вылетают слезы. Из разбитых губ летит кровь. Последнее время ты почему-то позволяешь себе слушать ее дольше обычного, углубляя свою фантазию именно до появления крови. Потом удовлетворенно киваешь в пустоту, той, другой себе, и в сотый раз произносишь фразу: «Мы в двухстах километрах от линии фронта. Как мог попасть сюда «Правый сектор», скорее всего это местные менты или бандюки пили». И уходишь, с гордо поднятой головой, слушая о твоей беспечности, недальновидности и глупости. Да, ты так глупа, что не видишь очевидного. Осколки!

Какая-то игривая снежная королева разбила над моим городом свое кривое зеркало. И теперь люди видят свой мир, кривой, ломающийся, иллюзорный мир своих страхов. Они свыкаются с ними, начинают верить в них, и вот той, прошлой жизни больше нет, ее заменил мир тысячи иллюзий, и в этом мире нет места лично для тебя.

Сначала я думала, что их нужно взять и рассмешить, чтобы они заплакали от смеха и выплакали эти осколки. Потом, я думала, что нужно просто плакать вместе с ними, оплакивая гибель своего края. Сейчас… Я вижу, что не гожусь на роль Герды. Мне холодно в этом уже чужом для меня мире и в уже чужом для меня доме. А еще мне страшно от того, что мне больше не хочется никого спасать и ничего менять. Кто-то же создал этот мир. Значит, он кому-то нужен и дорог…

«Соль» и «сіль»

Размышляя о происшедших во мне изменениях, и прислушиваясь к ощущениям от встречи с городом, я подхожу к прилавку, разглядывая товары. О товарах в «ЛНР» можно писать книгу…

Здесь подделывают все – от кетчупа «Торчин» до белорусского масла. Этикетки, когда-то вкусных и любимых или же просто нравившихся продуктов, просто печатают в Луганске, и вот – не застывший на морозе «спред» выдают за фермерское «беловодское» – украинское или «белорусские» – как раньше, масло. Такие продукты имеют отличное от оригинала название, но сходный дизайн и – чаще всего – это подделки под украинских производителей.

К прилавку неспешно подходит женщина. Раньше, — опять же, ты отмечаешь: «раньше…», — все спешили. Сейчас — никто не спешит. Некуда! Тебе все равно, кто она…

Она, эта дама, даже кстати – продавец не будет преставать к тебе с расспросами – «что нужно?» — и оставит тебя в твоем молчаливом созерцании.

– У вас соль есть? – спрашивает женщина продавщицу.

– А вам «соль» чи «сіль»? – отвечает вопросом на вопрос продавец.

Женщина замирает, как, впрочем, и ты. Останавливается и словно бы зависает в своем мире мыслей и чувств, пробуя, вкушая, обсасывая услышанное. Ты, подсознательно, — ведь ты же в оккупации, — ждешь ненависти или бурной реакции на слова.

– Н-да-а-а! Знаете, наверное, все же «сіль», – отвечает покупательница, – соли-то мы с вами уже наелись!

Она берет пачку «артемовской». Протягивает рубли. Здесь же нет другой валюты. И уходит. Неспешно, так же, как и подошла. Я же, наоборот, ухожу поспешно. Мне кажется, что я бегу. Бегу с поля боя. Бегу, чтобы унести с собой этот маленький, выпавший из общей картины зла осколок. Я зажимаю его в ладошку памяти и он не режет меня, в отличии от остальных, а греет, наполняя душу тревогой и теплом.

Может быть это осколок счастья? – спрашиваю я себя, – но ведь разбитое счастье не склеить, – отвечаю сама себе. А нужно ли клеить?

Мир такой, каким его видишь ты,– говорю я сама себе и разжимаю ладонь. А там и не осколок вовсе, а семечко. Маленькое семечко надежды. Весна!..

Продолжение следует.

Олена Степова для Informator.media

Редакция Informator.media не влияет на содержание блогов и не несет ответственности за мнение, которое высказывают авторы