«К нам голубь прилетел!», — радуется Валентина из деревни Сизое. Голубь – это радостная весть, особенно – после сильных обстрелов, когда ты уже не помнишь, как давно их видел в последний раз. Сизое расположено в 20 км от Станицы Луганской, до границы с Россией – 3 км. Сейчас здесь живут 13 человек.

До 2007 года Валентина жила в Луганске. Однажды приехала с коллегами на рыбалку в Станично-Луганский рыбхоз и навсегда влюбилась в этот живописный край.

«Я как увидела всю эту красоту, поняла, что хочу здесь умереть. Вот до сих пор и живу, — вспоминает Валентина и параллельно накрывает маленький покосившийся стол. — Уже так поздно, а вам еще назад ехать… Давайте скорее, у меня тут мед и сгущенка».

Большая комната. Много зелени, сквозь листья сочится сумеречный свет лампочки. Здесь всё пропитано тоской и одиночеством. Всё, кроме Вали, которая переживала, что мы не приедем. Ценность этих встреч – не в плотно упакованных наборах «гуманитарки», а в редких разговорах о чем-то простом и понятном, когда можно просто посмотреть в глаза человека из условно «мирной» жизни.

«Всю жизнь строимся, строимся… А тут еще и война. У нас везде трещины пошли. С одной стороны крышу пробило осколками, с другой — пулями, забор был пробит. Сыпалось страшно. Не дай Бог… Подходит опять ночь, а меня уже трусить начинает. Я боюсь очень. Вот эти вещи, на которых вы сидите, все оттуда, из подвала… Две зимы я жила в погребе. Аська, собака моя, тоже из подземелья. Сегодня, как в полпервого ночи начали стрелять, она уже сидит и ждет, караулит подвал. А в прошлом году она как раз щенят родила. Когда опять началось что-то страшное, она бегает от погреба к щенкам, туда и обратно. И в итоге все равно выбрала щенков. В погреб не полезла, тогда я уже коробку с Аськой и щенками взяла и в погреб понесла».

Способность сочувствовать не отсыревает в подвалах, где Валя проводит большую часть времени последние три года. С мужем, которого уже второй раз увозит «скорая», они живут уже 20 лет вместе.

— Извините, что я вас принимаю в такой обстановке. Еще и муж попал в больницу в предынфарктном состоянии. Как по закону подлости – в прошлом году день в день попал, в этом – тоже самое.

— А где он сейчас находится?

— В Станице Луганской.

У Валентины очень фактурная внешность, но фотографироваться она не любит.

«Старость — не радость, красоты никакой, уже скоро 70. Тут уже о вечном нужно думать, а не о фотографиях. Давайте я вам лучше свои стихи почитаю, а?», — принимая изящную, чуть театральную позу, Валя начинает читать стихи:

Утром проснулась от свиста скворцов.

Слезы из глаз буквально полились.

Вольные птицы, войне вопреки,

где выросли вы и сюда возвратились?

Сколько нам с вами слез пережить?

Воют снаряды, взрываются мины.

От ужаса в погребе пряталась я,

а вы в своих гнездах птенцов выводили.

Я Бога о мире все время прошу,

прости нас, Господь, и всех вразуми.

А если для мира нужна еще жизнь,

ты только мою одну забери.

В этой глухой деревне голос Вали, звучащий в противовес жадному голосу войны, раскачивает, словно маятник, воспоминания всех присутствующих в этой комнате.

Страшно подумать, что может вернуться ужас, который забыть не могу.

Рев самолетов, взрывы снарядов, холод подвала, в котором живу.

Война — это зверь, жестокий, голодный. Куда не придет, там разруха и кровь.

Он мины посеял в полях плодородных, а в душах людей только ужас и боль.

Где танком прошел, там дороги не стало, где выстрелил «градом», там исчезли дома.

А сколько людей просто жадно сожрала…

Валентина не записывает свои тексты, все держит в голове и почему-то думает, что никому они, как и ее жизнь, не интересны.

«Скачет в груди, как мячик мое изболевшее сердце. Хочется спрятаться в землю, в землю зарыться глубже. Над нами рвутся снаряды, скажите кому это нужно? Я думала мир будет вечный и старость моя будет в радость. Война мою жизнь забирает, не знаю сколько осталось. А мы все простые люди. И в радости, и в печали в чудовищ вдруг превратились, людей в себе убиваем. Сколько семей не создастся, сколько детей не родиться, победой в этой войне никто не сможет гордиться».

— До войны тоже писали?

— Да, писала, только поменялась тематика.

— Здорово было бы выпустить сборник ваших стихов.

— Да ну, я вот всегда удивляюсь, когда молодые люди слушают. Мне кажется, что сейчас все — такие “пофигисты”. Никому не нужны стихи… Берите сгущенку, — прерывается Валя.

— Нет, спасибо, мы бы медика в чай добавили.

— Да вы не стесняйтесь, это — не та сгущенка, которую вы привезли, — все заливаются смехом.

— С военными проблем не было в коммуникации?

— Пока нет. Ребята здесь меняются постоянно, 6 или 7 бригада, не помню. Они часто к нам заходят, то дрель, то ключи им нужны. Пришел какой-то парень, тоже стихи писал. Я его попросила почитать, ну он и согласился. У него очень тяжелые стихи были, агрессивные. Волки там у него бегали. Я ему свои почитала, а он плакать начал. Он очень удивился, что все стихи у меня в голове. Молодой парень, что его так зацепило, не понимаю.

В деревне осталось всего семь «живых» домов. Люди встречаются редко, два раза в неделю, когда привозят продукты питания и бытовой химии.

«На нашей половине только два дома живых осталось, и даже по нашему селу, если судить, то вот эта половина, где я живу, может не понимать противоположную, потому что здесь рвется, а там тишина. Только отзвуки. Казалось бы, одно село… Поэтому хорошо, что вы приехали – мы хоть селом собрались, пообщались чуть-чуть, а потом каждый в свой котел полез».

Валя постоянно благодарит нас за то, что «мы не забываем». Справедливости ради нужно сказать, что благодарить следует нам всех тех людей, которые в этих нечеловеческих условиях сохраняют достоинство, продолжают радоваться.

«Кто не был в «серой зоне», тот не знает, что не живут здесь люди – выживают.

От приступов сердечных умирают, не выдержав всех ужасов войны.

Какая горькая нам всем досталась старость, а нам больным так мало жить осталось.

Хочется покоя, тишины. Устали мы от подлостей войны… — Валю прерывает Аська, которая тоже истосковалась по теплу человеческих рук. — Дальше не буду, не дает…».

Найля Ибрагимова, волонтер БО «Восток-SOS»