Луганского блогера Эдуарда Неделяева, также известного под ником Edward Ned, задержали 22 ноября 2016 года в неподконтрольном Украине Луганске. И только 27 декабря 2017 года в рамках обмена пленными луганчанин ступил на мирную землю. О том, как прошло время в неволе, как чувствует себя на свободе, и почему сам он не считает себя блогером, – Неделяев рассказал в интервью Informator.media.
В тот ноябрьский день около десятка вооруженных автоматами сотрудников «МГБ ЛНР» вытащили Неделяева из автомобиля, положили лицом в асфальт. Параллельно проводилось два обыска – несколько «сотрудников органов» отправились к блогеру домой, а другие, затолкав Эдуарда в машину, поехали в его мастерскую, чтобы искать «улики» там.
Во время обысков было изъято всё, что «правоохранителям» показалось подозрительным: носители информации, телефоны, компьютер. «МГБшники» нашли переписку Нэда с украинской стороной, а также публикации в социальных сетях. Это и стало основанием для «дела о государственной измене» против блогера.
Эдуард провел в плену 13 месяцев из 14-ти лет, вынесенных «судом» «республики».
Вам сказали, за что задерживают?
Я в ироничной форме высказывал свое мнение о происходящем в Луганской области. Писал посты в социальных сетях – пытался писать то, что происходит реально, а не то, что они показывают по телевидению, – чтобы те, кто выехал из Луганска, знали о том, что происходит в городе. В отношении меня было возбуждено дело по «343-й статье» их «уголовного кодекса», это «разжигание ненависти по отношению к лицам других национальностей», то есть – к русским. Хотя я сам русский. Но когда они увидели мою переписку с украинской стороной, то они возбудили второе уголовное дело, по статье 335 – это «шпионаж» и «измена родине». Полгода я провел «на подвале», пока они собирали «материалы дела», чтобы передать его в «суд», и в мае 2017 года, после утверждения «прокуратурой» этого дела меня перевели в Луганское СИЗО. В итоге дали 14 лет… Вообще мое «уголовное дело» было представлено в трех папках, где были скриншоты моих постов в социальной сети Фейсбук. Единственным вещественным доказательством были мои очки для работы с мелкими предметами: я в них сфотографировался, а фото поставил на «аватарку». Искали оружие, взрывчатку у меня, и ничего не нашли, естественно. Потом они на протяжении 6 месяцев проверяли все мои контакты в социальных сетях, а их много. По поводу постов – они спрашивали, кто мне «советовал так писать», как меня «вербовали», сколько мне за это платили…
Когда вы были «на подвале», применялись ли к вам какие-либо меры воздействия – физические, психологические?
Ну, в самом начале немножко, скажем так, побили. К счастью, ничего не сломали.,. Угрозы были… Говорили, что мою жену привлекут, посадят на шесть лет за «пособничество», а детей отправят по приютам. Но к тому, что они уже знали о моих связях с украинской стороной, я ничего не добавил. Каждый раз я подписывал протокол допроса… Жена долго искала адвоката, но большинство, узнав, что дело придётся иметь с «МГБ», отказывались. Потом, к счастью, жена нашла адвоката, который решился туда зайти. Далее он постоянно присутствовал при допросах, поэтому ко мне больше не применялись физические меры воздействия. А с самого начала мне сказали так: «Ты сидишь по политической статье, тебе не полагается адвокат, на тебя не распространяется Женевская конвенция»…
А они ссылались на этот документ? Признают его?
Да. Сказали, что если бы я был военнослужащим, тогда бы она на меня распространялась. А так как я «местный фашист», то якобы не имею права на адвоката. Но в конце концов адвокат появился, и с его появлением все пошло ровно. Через него мои близкие получали крайне сжатую информацию обо мне. Там все очень строго, нельзя даже вносить в «МГБ» телефон с сим-картой Vodafone. Только «Лугаком». Не допускается никакой связи с внешним миром.
В камере вы были один? В каких условиях вы содержались?
Минимальное число людей в камере было – два человека, максимальное – семь. Одних привозили, других увозили… Один из тех, с кем довелось побывать в одной камере, был боец ВСУ Артем Крына. Он упал с моста в Станице Луганской, получил множество переломов и потерял сознание. И вот в бессознательном состоянии его забрали сепаратисты, отвезли в больницу, прооперировали переломы, привезли на подвал и оставили. Солдат многого не мог сказать, потому сильно не прессовали его там. Он перед обменом последние два месяца на комендатуре сидел, я в СИЗО. Для этапирования на обмен его утром 27 привезли в СИЗО. Там собрали всех обмениваемых и посадили в автобус.
Насчет условий содержания. Там все сведено к минимуму. Начинается день с подъема в шесть часов утра, по одному человеку под конвоем выводят в туалет. В следующий раз выводят в семь вечера; в течение дня для справления малой нужды в камере стоят бутылки. В камерах туалета нет. Потом завтрак – тарелка каши и кружка воды. Потом проходит осмотр: приходит «дежурный офицер», проверяет согласно списку всех, и в течение дня идут «оперативные действия», могут вызвать на допрос, например. Вечером – ужин; такая же тарелка каши и кружка воды. Раз в неделю – душ. Когда перевели в СИЗО, там уже было трехразовое питание: каши, салат из капусты давали. Появилось окно, свежий воздух (подвалы «МГБ» не проветриваются). В тюрьме также была ежедневная прогулка часовая – на крыше. Там такие дворики 4 на 4 метра.
Могу добавить, что уже в СИЗО я сидел в одной камере с заключенными – «ополченцами». Они не поддерживали того, что происходит в «республике», говорили, что их обманули.
Также мне устраивали «очную ставку» с арестованным блогером Геннадием Беницким. Спросили, знаем ли мы дуг друга, мы сказали, что нет. А мы действительно были «знакомы» только по «никам».
Вы болели в период заключения? Оказывалась ли вам медицинская помощь?
Врач был. В основном, там обращали внимание на заболевания опасные для жизни… Когда после допросов у меня сильно подскочило давление, у меня произошел микроинсульт, перестала действовать правая рука. Определить, что это микроинсульт, помог сокамерник, – он пережил это и знал симптомы. Врач пришла, измерила давление, дала лекарство, и посоветовала массировать руку. И вот я четыре месяца массажем занимался, рука относительно восстановилась, – без особых физических нагрузок, но для мелких действий хватит.
А какими были условия содержания в СИЗО?
Там уже не было никаких «мер воздействия». Я сидел в камере для «особо опасных». Там со мной сидели убийцы, торговцы наркотиками. «Политических» там разделяли, чтобы вместе не сидели, чтобы не было контактов. С людьми, которые были задержаны и взяты под стражу по такой же статье, как у меня, я не общался. Вообще, своих сокамерников я старался поддерживать. Жалел их, потому что они были в очень депрессивном состоянии. Относились ко мне с уважением, а звали в шутку «Эдуард Суровый», знаете, как в «Камеди Клабе». Говорили, что я «правдоруб».
Как вы получали информацию о том, что происходит за стенами тюрьмы?
В последние несколько месяцев нам даже телевизор дали. Оперативник принес, сказал: «Вы сидите, у вас вообще ничего нет, вот вам телевизор, развлекайтесь». В основном, я читал. Почти постоянно. Прочитал более 200 книг из тюремной библиотеки. Также я просил маму приносить мне местные газеты, чтобы хотя бы между строк читать, понимать, что происходит.
Вам были разрешены передачи, свидания? Отнимали ли у вас что-то из переданного родными?
Так как я сидел по «особой статье», передачи досматривались с особой тщательностью. Ограничения были, конечно. Там были запрещены лекарства с содержанием спирта. Например, у меня забрали йод, так как он спиртосодержащий. Один из заключенных попросил успокоительные средства (у него была попытка самоубийства), ему передали таблетки. Эти лекарства в тюрьме у него отобрали. Но в целом, по сравнению с «подвалом», жить было можно. Свидания, правда, мне не разрешались. И только после того, как произошел этот «переворот», когда Плотницкого на Пасечника поменяли, тогда моя мама сходила в суд, и ей дали разрешение на свидание. Мы полчаса смогли пообщаться. Это было примерно за две или три недели перед обменом. И еще один раз, на «подвале» «МГБ», разрешили встретиться с женой, когда у меня был день рождения. Тоже полчаса. Встреча контролировалась.
Когда Вы узнали, что попали в списки на обмен пленными?
В день обмена. Хотя за день до того всех «политических» выводили по очереди писать одно заявление: «я не возражаю против обмена», и второе – «просьба о помиловании» на имя Пасечника. Мы написали, но никто точно не знал, будет ли этот обмен, и когда он будет. В день обмена, во время проверки офицер в семь часов утра зашел и сказал: «Неделяев, у тебя час на сборы». Вот так я и узнал. Я собрался, отдал сокамерникам все, что мог, потому что у них ничего не было, им ничего не передавали. Нас посадили в автобус и повезли.
Вам вернули документы?
Паспорт отдали. Он просроченный – нужно вклеить фотографию. Получилось так, что когда подошло время вклеивать фотографию, один человек сообщил мне, что по мне возбудили уголовное дело, поэтому мне не стоит «светиться» на пункте перехода. А через полгода меня все равно взяли. То есть, получается, я не успел вклеить фотографию. Уже здесь, в больнице, мы озвучивали свои проблемы, нам обещали консультативную и юридическую помощь.
Что Вы будете делать на свободе? Чем планируете заняться?
К счастью, здесь у меня есть знакомые. Что-то буду думать. Есть несколько предложений по работе. До войны я занимался электроникой – разработкой электронных устройств. Собственно, это и послужило одной из причин моего задержания, – считали, что если я специалист в этой области, то точно «шпион». Буду устраиваться на мирной территории. Кстати, когда я писал вот это заявление с просьбой о «помиловании», я спрашивал, если меня помилуют и отпустят, снимут ли с меня обвинения, могу ли я приезжать в Луганск. Мне сказали: «на вашем месте я бы этого не делал».
Будете продолжать блогерскую деятельность?
А я никогда не считал себя блогером. Мне просто иногда надо выплеснуть эмоции, написать о наболевшем. Я не считаю это «блогерством», просто пишу свое лично мнение, никому его не навязываю, стараюсь никому не сделать плохо и никого не задеть.
Вы уже полностью осознали, что оказались на свободе?
Это все мы ещё в Майорске осознали, в логистическом центре, когда увидели, что вокруг флаги Украины. Мужики, с которыми я ехал в автобусе, плакали. Очень трогательно. На радостях у меня давление под 240 подскочило…
Жалеете, что были таким откровенным в социальных сетях?
Не жалею. Это трудно объяснить, но когда на протяжении длительного время ты пытаешься терпеть все происходящее, все равно это потом выходит наружу. Я говорил то, что хотел сказать, вот и всё.
Марина Курапцева для Informator.media