В конце 2018 года в Германии закрыли две последние шахты. Угольная отрасль, которая когда-то была важной составляющей немецкой экономики, осталась в прошлом. Но часть инфраструктуры, оставшейся после закрытия предприятий, продолжает использоваться — в качестве музеев, комнат страха и даже инновационных объектов альтернативной энергетики.

Как проходили реформы угольной отрасли Германии, опыт которых сейчас активно изучают представители шахт и моногородов Донбасса, в ходе недельной командировки изучал корреспондент Informator.media.

Шахта из прошлого

Шахта имени графа Виттекинда находится неподалёку от Дортмунда. Граф, именем которого названа шахта, правил примерно в сотне километров отсюда в далёком XII столетии.

Шахта начала работать примерно в XVIII веке, а закрылась в 1900 году. Энтузиасты расчищают заваленные породой тоннели, но, насколько позволяют современные требования к безопасности, оставляют всё так, как было столетия назад.

Хайнцу Хоппе уже почти 80. Работать шахтёром начал в 1956-м. Он вспоминает, что тогда для откатки угля ещё использовали лошадей.

«Эту шахту решили восстановить 27 лет назад. А я начал сюда приходить и помогать 12 лет назад, когда умерла моя жена, — рассказывает Хайнц. — Мы уделяем очень много внимания безопасности, чтобы обычные люди могли сюда спускаться. Большинство из тех, кто сейчас восстанавливает шахту, никогда не работали в угольной промышленности. У нас есть бывшие пожарные, работники коммунальных служб… Это вообще весело, на самом деле, здесь работать».

Дирк Бальке тоже бывший шахтёр. Он набрёл на вход в шахту четыре года назад, прогуливаясь с женой. После этого он начал наводить справки об этом месте, и, в итоге, включился в восстановление.

Шахта открыта для посетителей каждую субботу. За год через неё проходят 500-600 человек.

Финальная точка аттракциона — пласт угля, где можно попробовать киркой нарубить угля, почувствовав, насколько тяжёлым был шахтёрский труд.

Бывших шахтёров не бывает

Первая шахта, на которой работал Дирк, находилась в центре Дортмунда, но вскоре её закрыли, и ему ежедневно ездить за 30 километров от дома. Вскоре и эта шахта прекратила своё существование, и расстояние до работы увеличилось до 50 километров.

«Чтобы начать работать в полночь, когда у меня начиналась смена, мне нужно было выходить из дома в десять или даже в половине десятого вечера. На поверхность мы поднимались через 7-8 часов, плюс душ. Домой я попадал в десять — половине одиннадцатого», — вспоминает Дирк.

В конце концов, мужчина решил, что оставаться в угольной отрасли бесперспективно, и устроился в городскую транспортную компанию.

«У меня уже было двое детей, и я понял, что надо что-то делать. Интернета тогда ещё не было, поэтому я покупал ежедневные газеты и смотрел объявления. Решил устроиться водителем городского автобуса. Мне было 30 лет, и я уже разучился учиться. Надо было изучить все линии, все остановки всех сорока маршрутов автобусов в Дортмунде. Старый работодатель ещё полгода сохранял за мной рабочее место, и если бы новая работа мне не понравилась, то я мог вернуться. И эти полгода мне платили зарплату так, будто я работаю на шахте, хотя на тот момент я уже был водителем автобуса. Когда я полностью перешёл работать в транспортную компанию, то потерял в деньгах где-то 1000 марок».

На интервью Дирк приходит в бейсболке с изображением шахтного копра и надписью, которой можно перевести как Рурский котёл.

Когда ему на мобильный приходит сообщение, Дирк каждый раз слышит три звонка. В шахтёрской семиотической системе это означает сигнал для стволового: «Опускай меня вниз!»

Мужчина уже 17 лет не работает на шахте, но до сих пор называет себя шахтёром, и говорит что останется им навсегда.

Противоречивые знаки

Неизбежность отказа от угля была очевидна и большому бизнесу. Но неизбежность в перспективе не мешала рассчитывать на то, что на угле ещё долго можно будет зарабатывать.

«Политика Германии слишком долго подавала знаки энергетикам, что можно строить новые угольные станции. Это были угольные станции на каменном угле — уже импортном, конечно. Но сейчас видно, что в этом была проблема — многим этим станциям придётся закончить работу раньше, чем закончится их срок эксплуатации», — констатирует Ольдаг Каспар, работающий в организации Germanwatch, — Но даже сейчас есть пару инвесторов, планирующих строить угольные станции. Например, химическая компания Dow Chemical думает строить такую станцию на Северном море. Насколько я вижу, сейчас у них тоже идёт процесс отказа от этого проекта».

По словам Ольдага, стоимость возобновляемых источников энергии уже сейчас значительно меньше, чем энергии, полученной в результате сжигания угля.

Соглашается с ним и Даниэла Сэттон из Института перспективных исследований устойчивого развития, считающая, что долгий транзитный период не способствовал поиску альтернатив.

«Надёжность в планировании очень важна. Есть много альтернативных отраслей, которые могли бы развиваться в этих регионах, но они не развивались потому что люди были настроены на то, что у них есть бурый уголь и зачем им делать что-то другое».

Энергетический парк в Зарбеке

Город Зарбек, находящийся неподалёку от Рурского угольного бассейна, — почти идеалистический пример общины, перешедшей на возобновляемые источники энергии. Её здесь получают из ветряков, солнечных батарей и биомассы.

«Все семь ветросиловых установок принадлежат гражданам города Зарбек, которые делали небольшие взносы — от 1 до 20 000 евро», — рассказывает бургомистр Зарбека Вильфрид Роос.

Теперь энергетическая коммуна производит столько электроэнергии, что хватает не только на собственные нужды, но и на соседний город. А местные жители, инвестировавшие в установки, ежегодно получают дивиденды — около 5%.

Энергетический парк построили на месте, где раньше был склад боеприпасов немецкой армии. Если бы бундесвер решил бы продать эту территорию частному инвестору, то все объекты пришлось бы демонтировать. Демонтаж каждого из 74 бункеров обошёлся бы в 200 тысяч евро. Благодаря этому факту бургомистру удалось уговорить военных, чтобы они продали городу 91 гектар земли всего за миллион евро, а не за 17 миллионов, о которых шла речь в начале переговоров.

Так бункеры стали частью энергопарка. Сейчас их сдают как складские помещения.

Заниженные ожидания

Альтернативная энергетика в Германии развилась настолько быстро, что этого не ожидали даже её убеждённые сторонники.

Экс-министр экологии Юрген Триттин вспоминает, что когда он начинал продвигать идею отказа от атомной энергетики, то политические оппоненты говорили людям, что у них дома не будет телевизор, а Германия будет вынуждена закупать электроэнергию в Чехии.

«Мы были слишком пессимистичны, и планировали добывать 20% электроэнергии из возобновляемых источников энергии до 2020 года. На самом деле мы достигли этой цифры уже в 2012 году. А сегодня мы добываем из возобновляемых источников энергии почти 40% нашей электроэнергии. Второй момент — мы боялись, что будет нехватка электроэнергии. Но на самом деле сегодня мы имеем перепроизводство», — констатирует Триттин.

Одна из последних

«Проспер Ханиель» в Боттропе — одна из двух последних шахт в Германии. Она должна была добывать уголь вплоть до конца 2018 года, но выполнила план на несколько месяцев раньше.

Теперь уголь охотно раздают посетителям — на сувениры.

Сотрудник «Проспер Ханиель» Эрнст Мюллер не работает под землёй, однако тоже считает себя шахтёром. После закрытия шахты он проработает ещё восемь месяцев, поэтому его можно считать одним из последних шахтёров Германии.

«В 1982 году я начал работать на коксовом заводе в Эссене. Там я занимался измерительной и регулирующей техникой. Этот завод закрыли в 1993 году. Тогда я перевёлся, и стал главным монтёром по всем шахтам в округе. На этой шахте я работаю с 2000-го, здесь я тоже занимаюсь измерительной и регулирующей техникой. С 2010 года я делаю это один. Я здесь как предприятие из одного человека уже восемь лет».

«Шахту закроют в конце этого года, но я пойду на пенсию в сентябре 2019-го. Должен же кто-то проводить экскурсии. К тому же, нужен кто-то в белой каске, кто будет следить за демонтажем».

Эрнст Мюллер не скрывает иронии, рассказывая о цехе, в котором сделали аттракцион с аэродинамической трубой, где можно побывать в состоянии невесомости и о складе, где теперь «комната страха», персонал для которой искали через объявления в шахтёрской газете.

«На глубине 1200 метров запасов угля в шахте должно хватить на 400 лет. Уголь очень много, но политики не хотят, чтобы мы продолжали работу. Я грущу из-за того, что шахта закрывается. Но проблема даже не в этом. 21 декабря здесь будут проходить официальные мероприятия. Там будут политики, которые нам нож в спину воткнули. Их зовут на это «праздник». А нормальном шахтёру там нечего делать», — убеждён Мюллер.

Впрочем, своему работодателю Мюллер отдаёт должное: концерн обеспечил рабочих курсами переквалификации и даже психологической помощью после выхода на пенсию:

«То, что шахты закроются было известно с 2007-го. Поэтому никто не говорил, что это, мол, так внезапно. Никто не упал в пропасть. Здесь как-то была съёмочная группа из Лос-Анджелеса. Шахта их не интересовала, они спрашивали только о том, что после закрытия будет с людьми. В Америке могут просто сказать: „Завтра можете не приходить“, и 3000 человек оказываются на улице. В Германии все иначе, здесь без конца людей переквалифицируют и трудоустраивают на другие работы».

«Многие люди не знают, что делать в свободное время после того, как они всю жизнь отработали на тяжёлой работе, — признаётся Мюллер. — Представьте себе, что у вас есть работа, коллектив — все это заканчивается за один день. Но даже в этом наш работодатель заботится о нас. Был организован курс для шахтёров, которые выходят на пенсию. Муж с женой приходили туда, и с ними работал психолог, который вам рассказывает, как вы, условно говоря, со 100 километров в час, снизите скорость до нуля».

Подземная гидроаккумулирующая станция

Существующая инфраструктура шахты «Проспер-Ханиэль»

Эрнст считает, что сам он в психологической помощи не нуждается, поскольку точно знает, чем будет заниматься на пенсии:

«Я продам дом, в Германии оставлю только маленькую квартиру, куда можно будет возвращаться. И буду путешествовать по миру: Испания, Канарские острова, Греция…»

Концерн RAG, инвестор шахты «Проспер Ханиель», как и другие компании, которые работают в угольной отрасли, брал на себя обязательства по так называемым вечным инвестициях — деньгам, которые придётся постоянно вкладывать в неработающие шахты, чтобы предотвратить экологическую катастрофу. Часть прибыли компания инвестировала в фонды, которые теперь приносят даже больше денег, чем нужно для поддержания шахт.

Но есть и инновационные решения, которые не просто консервируют шахту, но и используют ее инфраструктуру для генерации электроэнергии.

Так, на шахте «Проспер-Ханиель» будет установлен насос, который в ветряные и солнечные дни будет «выталкивать» воду из резервуара на глубине 530 метров в бассейн на поверхности. В дни, когда солнечные батареи и ветряки не смогут давать необходимое количество энергии, вода сливается на дно шахты, вращая турбину, которая и производит электричество. Таким образом можно будет в течение 4 часов обеспечивать электричеством 80 тысяч домохозяйств.

«В мире пока нет ни одной гидроаккумулирующей станции с использованием инфраструктуры шахты. Здесь у нас есть актуальные данные мониторинга всех подземных структур, и это позволит нам реализовать этот проект», — говорит Андре Ниманн из Университет Дюсбург-Эссен.

«В Германии сейчас строится очень много мощностей для производства энергии из возобновляемых источников. Прежде всего это ветер и солнце. Соответственно, в наших сетях накапливается большая волатильность, и эти колебания могут быть компенсированы с помощью таких решений. В Германии почти невозможно реализовывать такие проекты на земной поверхности, потому что вы очень сильно влияете на ландшафт, и из-за влияния на экологию это запрещено. Поэтому мы используем знания, накопленные шахтёрами».

Шахта «Цольферайн» — объект всемирного наследия ЮНЕСКО с 2001 года. Музей «Дорога угля» рассказывает об истории шахт. В период индустриального подъёма, немецкие, английские и французские пропагандистские плакаты называли угледобычу «профессией №1, которая всегда будет нужна стране». Впоследствии Союз угля и стали стал прообразом Европейского Союза.

Впрочем, эра угля в Германии почти окончательно завершилась. Эти слова на первых страницах журналов в регионах, где когда-то было много шахт, в выступлениях политиков и даже в призывах бизнесменов, которые требуют от правительства более жёстких действий на пути перехода от традиционной к альтернативной энергетики.

«Собрались компании, и сказали немецкому правительству: „Нам нужно больше амбиций, иначе мы проиграем гонку за низкоуглеродную экономику. Немецкому бизнесу очень важно быть передовым, и он боится, что если правительство не говорит им, что будет через 10-15-20 лет, то всё будет плохо. Например, они требовали, чтобы правительство поставило более жёсткий план по прекращению использования угля для сжигания электроэнергии, — рассказывает Олдаг Каспар из Germanwatch. — Они также требовали, чтобы повысилась цена на квоты, которые нужны, чтоб сжигать газ, уголь и нефть. Потому что для них это очень важный факт, как узнавать, какие инвестиции нужны, а какие — нет. Некоторые из этих компаний уже инвестировали в низкоуглеродную экономику, и стали боятся, что их инвестиции не сработают».

Немецкие эксперты охотно рассказывают об опыте «выхода из угля» и инновационные решения украинским чиновникам и промышленникам.

«Мы повезем коллег из шести моноугольных городов Донбасса в Германию. В этой делегацией будут представители Донецкой областной военно-гражданской администрации, торгово-промышленной палаты. И мы им дадим возможность посмотреть на опыт Германии во всех его положительных и отрицательных оттенках. Угледобыча будет заканчиваться. В Минэнергоугля есть списки государственных шахт, которые должны быть закрыты. Естественно, сейчас, перед выборами, есть заявления разных политических игроков о том, что такое решение не будет принято. Но я думаю, что независимо от того, кто выиграет эти выборы, в ближайшие два-три года мы увидим решение по вопросу государственных шахт. Просто по элементарной причине — там стало невыгодно добывать уголь», — говорит Мартин Шон-Чанишвили, старший консультант по партнёрству с Юго-Восточной и Восточной Европой Germanwatch.

Добыча угля на государственных шахтах действительно уменьшается, а долги по зарплате перед шахтёрами только растут. Но в Германии убеждены: Украина находится на том же пути, который прошла их страна, разница лишь в том, что в Германия начала идти по этому пути тридцать лет назад.

Иван Бухтияров