На Донетчине жительница Славянска рассказала о своем плене в оккупированном Донецке и о том ужасе, что происходит в тюрьмах: издевательствах и травле со стороны НВФ.

Об этом сообщает «Восточный вариант»  со ссылкой на «06262»

Уже прошло семь лет с начала оккупации Донецка пророссийскими террористами. Все еще продолжают появляться истории об искалеченных судьбах и испытаниях тех, кто оставался верным Украине.

7 апреля 2014 года в Донецке начались события, которые предшествовали временной оккупации Донецка пороссийскими террористами. Их целью с самого начала было распространять по городам Донетчины идеи «русского мира».

Женщина вместе с единомышленниками пробовала объяснять коллегам, что референдум за так называемую республику — это не хорошо, что российские флаги в Украине — это не хорошо.

«И однажды договорилась», — подводит Ирина своеобразный итог.

Впоследствии из-за своей проукраинской позиции женщина получила проблемы. Они начались в августе, когда все вещи уже были собраны для выезда из города. Воды и света не было, не хотелось уже оставаться в оккупированном городе. На работе сотрудница, которая придерживалась противоположных взглядов, сказала Ирине, что ее разыскивают. Та же сотрудница подвела к женщине парней в камуфляже и сказала: «Вот она, вы ищете ее. Проверьте ее, ее нужно проверить».

Потом эта женщина оправдывалась, что ничего такого не говорила.

Люди в камуфляже сказали, что хотят с Ириной пообщаться. Она успела предупредить родственников. Женщину сначала привезли в областную милицию, где ей муж в штатском сказал: «Меньше рот открывайте, будьте умнее, вы ничего не поменяете»

После этого Ирину уже собирались отпустить домой, но потом позвонили в батальон «Восток». А там сказали: «Везите её к нам». Сначала женщину отвезли на блокпост, а оттуда — в воинскую часть, которую оккупировали террористы. Ни кошелька, ни документов наша героиня с собой тогда не имела, ведь успела выложить их до ареста.

В воинской части ее бросили в изолятор временного содержания (рус. — обезьянник). Женщина сидела и ждала непонятно чего, не знала, что та как. Вдруг — подъем на неизвестно какой этаж. Перед женщиной предстал мужик в «тельнике» с позывным Опер — именно его и ждали.

А дальше Опер начал монолог с примесями брани: «Ты же понимаешь, на кого мы работаем»

Первые два дня заключения женщину регулярно водили на допросы. Не били, но приставляли дуло автомата к затылку. Кричали, искали маячки, говорили: «С * ка, б * ть, правосечка старая, мы тебе крест на лбу зеленкой нарисуем и в зеленку отведем».

Потом уже Ирина узнала, что зеленка — это посадка. После такого допроса ее затолкали в камеру, где сидели вместе мужчины с женщинами. Там количество людей колебалось от 8 до 12 человек, потому что заключенные постоянно менялись. Среди заключенных вместе с Ириной постоянно была еще одна женщина. Сидели велосипедисты, пешеходы, люди, в которых находили 1-2 доллара (это для оккупантов знак диверсанта). Был дедушка с ментальным расстройством. Некоторое время была женщина с психическим расстройством.

На следующий же день после заключения, около трех часов, родные пленной нашли, где она находится. Ирине в тот день сказали, что ее могут отпустить, но это произошло не так быстро.

После первых двух дней о ней все забыли — и это оказалось еще страшнее.

«Ты подходишь к решетке и выпрашиваешь: ну что там, ну вы не подскажете? А мимо тебя проходят, не видят и не слышат».

В плену постоянно чувствовался страх услышать вблизи голоса родных. Страх, что вокруг везде мужчины. Ведь «даже если тебе много лет, все равно непонятно, что от тех мужчин ожидать».

Во время дальнейших допросов у представителей незаконных вооруженных формирований была «фишка» — класть перед заключенным его телефон и постоянно звонить, пока телефон не сядет, смотреть, кто звонит. Ирине в этом плане повезло, ведь на тот момент ее телефон сел еще в начале заключения. Телефон другой женщины так «тестировали» именно на День Независимости. Ей приходили сообщения с праздником, с освобождением Славянска — а это было мощным триггером для тех, кто проводил допрос.

«За все то время я плакала трижды». Кормили всех дважды в день. Выпускали в туалет. Было две смены охранников. Поскольку местом заключения была воинская часть, условия были не похожи на стандартную тюрьму — были душевые, туалеты, оружейная, спортивный зал. В этой же части жили сами террористы.

«Среди них был один с позывным Комарик — он называл меня и еще одну женщину сударынями, а это же чисто русское слово».

Плен не ограничивался сиденьем в камере — женщину выводили убирать, чистить туалеты.

От пережитого у пленной начались проблемы с сердцем и давлением. В сумке, которую забрали перед заключением, были необходимые лекарства. Но как бы женщина не просила надзирателей дать ей те лекарства, никто ей не помог. Родные каким-то образом передавали женщине передачи с вещами и едой, которую она делила с другими пленными.

Время в неопределенности тянулось. Но вдруг время тронулось с мертвой точки — через 10 дней заключение женщины закончилось. Она вернулась последний раз в свою квартиру в Донецке, собрала некоторые вещи и уехала в Славянск. Официального статуса бывшей пленной она все еще не имеет, хотя все факты были задокументированы.

Казалось бы, 10 дней — не такой уж и долгий срок. Но этого времени хватило, чтобы помнить о них всю жизнь.