«Если слышно громкое «пух», а потом глухое «бух», значит, стреляли от нас. Если «бух» звонкое и трясутся стекла – значит в нас. А если рядом стоит святой Петр – значит, в тебя попали». Новую народную примету рассказывает мне женщина, работающая воспитателем в детском саду «ЛНР».

«Страшнее всего, что дети не боятся. Они воспринимают войну как нечто обыденное. Когда у одного из моих воспитанников умерла бабушка и об этом случайно узнали другие дети, одна пятилетняя девочка по-взрослому озадачилась: где же его родители возьмут денег на похороны. Это же такие затраты, говорит, гроб купить, муку для пирожков…

Такие темы у нас в садиках сегодня.

Прошлой весной, когда все только начиналось, и никто не думал, что конфликт может достичь таких масштабов, один молодой человек 4-х лет сделал мне подарок. Пришел с мамой, которая сказала, что ее сын хочет мне преподнести очень важную вещь, но стесняется. Мальчишка протянул мне детский пластмассовый калейдоскоп. «Игнат говорит, что если будут стрелять и станет страшно, нужно в него смотреть», – пояснила мама малыша. Я как-то остро запомнила этот момент. Страшно потом было, и не раз. И когда мы с моей больной мамой сидели в погребе на даче, прислушиваясь к залпам орудий на поверхности, и когда пытались выехать, но так и не смогли. И когда мамы не стало.

Это был август месяц. Сидели без электричества, связи, воды и всего остального, что современный человек воспринимает как должное, а мы с соседями по подъезду ждали как небесной манны.

У мамы было слабое здоровье из-за целого букета заболеваний, последний месяц у нее не было сил встать с кровати. «Умру, придут за мной ангелы, посмотрят на то, что здесь происходит. Может, тогда все остановится?» — рассуждала мама. Когда закончились все лекарства, и мама с каждым днем теряла силы, она как-то сказала: «Ничего Господь не сможет с этим сделать. Когда человек такое творит, Господь здесь не причем».

По вечерам к нам приходили соседи. Садились в спальне вокруг маминой кровати и общались. Иногда пели песни хором, или книгу вслух друг другу читали.

А по ночам мне снились дети с моей работы. Как я пытаюсь найти их в каким-то темном лабиринте, появившемся в подвале моего подъезда. Я не знаю, сколько их, и не помню, куда потом должна их отвести.

Проснувшись после очередного такого сна, я увидела, что мама умерла. Был рассвет, нас в очередной раз бомбили. Воздух был наполнен тревогой и истерикой. На кровати лежала моя мама, на лицо которой сыпалась побелка с потолка. Я подошла и накрыла своей ладонью ее веки. Она умерла во сне, глаза были закрыты, и, казалось, впервые за долгое время она по-настоящему отдыхала.

Позже я накрыла мамино лицо простыней, оставив отверстие для носа. Понимала, что она уже не дышит, но не могла по-другому. Потом я села в кресло возле ее кровати и достала калейдоскоп, который подарил мне Игнат. Заглянула в него. В ушах звенело от взрывов и звуков бьющегося стекла, а я смотрела на волшебные узоры стеклышек. Мне было страшно, одиноко, но вместе с тем спокойно от безысходности. В тот момент я четко осознала, что никуда не уеду из этого города.

Соседи помогли с похоронами, решили все бюрократические сложности (куда, как оказалось, без них и во время войны) и морально поддерживали меня все это время. Чужаки, с которыми я прожила по соседству более двадцати лет, за одно лето обрели лица, имена, характеры, стали для меня друзьями. Мы держались друг за друга, мы были нужны друг другу. На крыше дома поставили баки для дождевой воды. Готовили все вместе на костре во дворе, вместе не дружили с четвертым подъездом (я даже не помню, почему, но я тоже не дружила – из солидарности), нянчились с крохотной Марией, которую моя соседка с первого этажа рожала в подвале роддома.

Мама Марии на мой вопрос, почему она не уехала к родственникам «на Большую землю» (так мы между собой называем территории за границами зоны АТО), не раздумывая, ответила: «Куда же я от тебя уеду? Кто же воспитательницей у моей доци будет?» Странно слышать такие слова от человека, имя которого узнал всего пару месяцев назад. Но, когда помогаешь сооружать «звукоизолятор» из подушек для новорожденной девчушки, когда держишься за руки, сидя в темном подвале, когда шепотом рассказываешь о самом сокровенном, понимая, что любая твоя фраза может стать последней, время перестает существовать.

Зимой мне позвонила моя школьная подруга. Я рассказала ей,  что до сих пор не уехала из Луганска, что работаю здесь как и прежде воспитателем в детском саду (только теперь вместо зарплаты получаю продуктовый паек, если повезет). Она назвала меня «отморозком».

Я знаю, я отморозок. У меня в этой жизни остался только мой город, где теперь похоронена мама. В этом городе моя детсадовская группа детей, чьи судьбы уже искалечены войной, и пластмассовый калейдоскоп, в который я иногда смотрю, когда мне становится одиноко и страшно».

O для Informator.lg.ua