Игорь – уроженец Донбасса и волонтёр. Эвакуируя людей из-под бомбёжек, он попал в плен к сепаратистам. Освободившись – продолжает привозить гуманитарную помощь жителям оккупированных территорий. На условиях анонимности Игорь рассказал informator.lg.ua о заключении, пытках, общении с «ополченцами» и своём чудесном освобождении.

Расскажите о своей волонтёрской деятельности. С чего она началась?

Во время боевых действий – в июне, июле, августе – я занимался эвакуацией людей из-под бомбёжек и раздачей «гуманитарки». Вывозить людей тогда было некому. Я решил, что умею договариваться и начал это делать. Сначала вывозил на границу с Россией, потом – на подконтрольную территорию – в Харьков, Сватово. Старался эвакуировать в первую очередь детей, стариков и женщин. Мужчин буквально несколько человек вывез.

У меня не было «старших», сам нашёл финансирование, транспорт. До войны я работал в России и много раз пересекал границу, много времени проводил в поездках, поэтому я знал все выходы, где безопасно, где опасно. По работе я попадал в разные ситуации, поэтому привык, не боятся неизвестности. Чтобы вы понимали, тогда в неподконтрольных городах в двенадцать часов жизнь останавливалась полностью: не работали магазины, рынки, не ездили маршрутки. Из-за бомбёжек всё переставало работать. Нас было всего несколько человек – я и ещё одна команда, – которые, несмотря на бомбёжки, выезжали и эвакуировали людей.

Однажды я вёз девушку с дочкой, которой было двадцать дней. Жара была сорок пять градусов. Я вёз её сутки. Через двенадцать блокпостов сепаратистов. Со мной в машине ехал иностранец у которого, как выяснилось на блокпосту, нет паспорта. Я это заранее не проверил. Бог чудом его спас, что его не забрали в комендатуру. Ты бы видел его глаза! Или смерть, или плен. Я его провёз через двенадцать «сепарских» блокпостов и через примерно десять блокпостов Нацгвардии. На каждом блокпосту я выходил и объяснял ситуацию, кто он и что он. Этот разговор повторялся двадцать раз. И каждый раз это срабатывало…

Лично я вывез 32 человека. Моя команда вывезла ещё порядка 170 человек, пока я был в плену. И раздала порядка двадцати тонн «гуманитарки». Сейчас я людей уже не вывожу. Сейчас те, кто действительно хочет выехать, могут это сделать сами.

Как вы попали в плен?

В июле я ехал забирать женщину и так получилось, что попал между двух воюющих сторон. Ехал один с «гуманитаркой». Никакой символики или компасов и карт у меня не было, но «ополченцы» решили, что я наводчик. Они меня остановили, допросили, уже собирались отпускать, но появился какой-то непонятный командир и сказал, что таких как я надо везти на допрос–к их следователям. Когда они выяснили, что я вывозил людей, они оставили меня на двадцать дней.

Из двадцати дней плена, десять дней я сильно нуждался в еде и воде. Постоянно нуждался в чистом воздухе. Один раз в сутки нас выводили – на пятнадцать минут – в туалет. Кормили так: три ложки каши и кусочек хлеба в сутки. Кроме меня там держали ещё около пятидесяти человек. Камеры были совершенно не предназначены для нахождения в них людей. Там не было ни вентиляции, ни окон, ни водопровода, ничего. Я сидел вместе с бизнесменами, учёными и «ополченцами» из других – конкурирующих – батальонов. Так же они сажали людей из своего батальона. У них был парень, который как-то провинился перед своим батальоном, и его на двадцать дней отправили в нашу камеру. Людей туда кидают по разным причинам: борьба за место, борьба за деньги, кто-то отжал денег и не поделился… Один «ополченец» не поделился с вышестоящим начальством деньгами, а вместо этого закупил для своего подразделения амуницию самостоятельно. За это его – в подвал. Ещё один был в плену у другого батальона, его освободили и посадили по какому-то обвинению свои же. 

Вы общались с этими людьми?

Общение с «ополченцами» там у меня было нормальное, человеческое. К нам в камеру не сажали алкашей, у нас командиры в основном сидели, адекватные люди. Сидели россияне, один из Чебоксар, второй из Москвы, третий тоже откуда-то из России. Они нас, после того как выходили из плена, кормили, поили. То есть сами приходили к нам в камеру из-за того, что у нас были с ними хорошие отношения, передавали продукты, одеяло, воду, чай. Нас совсем не обеспечивали. Эти ребята… они, грубо говоря, нас – своих врагов – спасли. Они все знали про нас всё. Было заведено личное дело на каждого. Они знали, что мы все проукраинские.

Они говорили, почему находятся здесь?

Я общался с ними о том, зачем они сюда приехали.  Один мне говорил, что он приехал сюда потому, что фашистская власть убивает мирных жителей. На это можно повестись, если первый раз в жизни видишь этого человека. Я прожил с ним неделю в одной камере и я видел, что он из себя представляет. Я понимал, что всё, что он говорит про убийства, нацистов, защиту мирного населения – это всё для отмазки. На самом деле ему просто не хватало адреналина. Он прошел три войны, он в отставке, он не умеет ничего другого, ему просто надо было вновь получить этот адреналин, пострелять. Я даю сто процентов! Ещё один был мошенником по жизни. Понял, что имея автомат, он может свободно грабить, отжимать машины, что он, собственно, и делал, за что его и посадили. Он не поделился со своим командованием. Были те, кто искренне верил пропаганде. В основном – местные. Все наши тюремщики, которые закрывают-открывают двери, приносят еду, были местные. Ребята в основном недалёкого ума, с плохим образованием, по общению это видно было. Они реально верили во всё и были «безоплатные», потому, что они стоят за правое дело. К серьёзным делам их не допускали, на передовой, в основном использовали как пушечное мясо. Допросами и пытками занимались приезжие люди.

В чём вас обвиняли?

Они выяснили, что я был в Харькове. Что объехал всю Донецкую, Луганскую и Харьковскую области. Я видел много колонн украинской техники. Они пытались заставить меня стать стукачом. Я сопротивлялся. Они обвинили меня в том, что я не работал на них как шпион. В их головы не помещалось, что я, просто так – по собственной инициативе – ездил через фронт, чтобы помогать людям. Они были уверены, что я проплаченный, что у меня есть финансирование. Это они пытались выбить из меня, когда пытали.

Из нашей камеры я пострадал больше всех. Следователями там работали непростые ребята, прошедшие спецшколу. Сто процентов – россияне. Основной мой мучитель был полковник питерской милиции. Он сам об этом сказал. Зовут его Андрей Иванович. Позывной «Ветер».

Всех пленных дубасили постоянно. Особенно, если приехали с боевых. Несколько раз меня вытаскивали пьяные ополченцы, чтобы избить. Но были и другие. На моих глазах следователь, который меня допрашивал, поймал руку своего же соратника, когда кулак уже летел мне в голову.  Не дал меня ударить. Точно знаю благодаря ему, я остался цел. Там был один человек, который хотел вывести в другую комнату и зарубить меня топором. Он физически не дал этого сделать. Я даже не знаю его позывного. Не имею понятия, кто он и откуда. В отличие от всех остальных он был не болтлив. А Андрей Иванович, «Ветер» начальствовал во всех пытках. Привозили людей, сначала их жёстко избивали, потом закидывали в камеру. Вот этот «Ветер» участвовал просто в каждом избиении. Нам за дверью хорошо были слышны крики и всегда был слышен его голос. В три часа ночи, утром, в обед, вечером он всегда в этом участвовал. А вот следователя, который защищал меня я ни разу не видел избивающего кого-то. Но отпускать он меня не хотел. Я пять раз с ним разговаривал и пять раз он мне говорил: «Будешь сидеть до конца войны. Мы прекрасно понимаем, куда ты поедешь, если мы тебя освободим».

Пытки заключались только в избиениях?

Когда пытали, подключали провода, били током. Били бейсбольными битами по рукам и ногам. Перекрёстным допросом пытались подловить меня на лжи. Задавали вопросы так, что бы я сам себя оговорил. Потом сказали, что расстреляют, если я не скажу то, что им нужно и дали час на раздумья. Они хотели, чтобы я сказал, что я диверсант. Я не оговорил себя, настаивал на том, что я волонтёр. Они меня не расстреляли и уже не трогали. Потом они сами говорили, что люди и под меньшими истязаниями соглашаются на всё, что угодно. Я понимал, что если я себя оговорю, будет ещё хуже.

Хоть какая-то связь с внешним миром у вас была?

Посетителей к нам не пускали из-за того, что мы были опасны для них, нас даже не выводили на работы. Все другие камеры выезжали на работы: рыть окопы, подметать полы и так далее. Нас не выпускали.

Как вас выпустили?

Я верующий человек. У верующих есть такие понятия как пост и молитва: это самое, самое сильное оружие для верующих. За пять дней до освобождения я стал молиться и поститься. Сутки вообще ничего не ел. Читал Библию, молился. И Бог дал слово, что меня выпустят через пять дней. Я начал говорить это своим сокамерникам. Они не верили, говорили, что лучше готовиться к худшему. Я им отвечал: «Я верующий человек, у меня есть слово Бога, я знаю точно, что меня выпустят через пять дней». Бывало такое, что я сомневался в своих словах, но я повторял это каждый день. Во вторник я уже говорил, что меня выпустят через четыре дня. А меня выпустили через три дня. После моих слов прошло три дня и меня выпустили. Все мои сокамерники думали, что я буду сидеть дольше всех их. Они были в шоке.

В общем понятно, что больше вы туда не поедете…

После плена, я уже несколько раз там был, на неподконтрольной территории. И ещё поеду.

Вам не страшно?

Очень и очень страшно. Я езжу на неподконтрольную территорию, там же закупаю «гуманитарку». Отдаю её людям, которые занимаются раздачей непосредственно нуждающимся.  Это порядка пятидесяти пенсионеров, тридцати инвалидов, семьи с маленькими детьми. Мы помогаем не лодырям, которые не хотят работать, а тем, кто реально нуждается, кто не может выйти из дома. Работа там есть, если не за деньги, то за еду работы море. Многие просто не хотят работать. Я приезжаю на оптовую базу и скупаю продукты. Большая часть продуктов с российскими марками, названиями. То есть или же это «гуманитарка», которая завозиться с России, или контрабанда.

Разве там не раздают «гуманитарку»?

Просто так не раздают. Когда был в плену, неделю артиллерия молчала. Только приехал российский «гуманитарный» конвой, начинается артобстрел по всему городу.

Несмотря на это многие боятся оттуда выезжать. Особенно молодые мужчины. Они боятся ехать в Украину из-за «хунты», максимум могут поехать в соседнее село подконтрольное Украине и получить «гуманитарку». Но при этом боятся, что их насильно призовут в украинскую армию. Кому они там нужны! Их скорее в Луганске в «ополчение» мобилизуют.

А Вы знаете что-то про насильную мобилизацию в «ополчение»?

Знаю парня, который у них в плену просидел три месяца, ему отбили почки, потом он вышел, вылечился и записался в «ополчение». Сейчас работает у них механиком.

Ради денег?

Бесплатно.  Просто парень решил помочь «ополченцам». Три месяца плена убедили его, что нужно присоединиться к ним. Там в плену тоже очень сильно промывают голову. Во-первых они все, что-то принимают. То, что они коноплю каждый день курят, я своими глазами видел. Помимо конопли они употребляют ещё что-то. Глаза у них стеклянные, зрачки узкие, разговаривают одинаково. Этот полковник, который меня пытал, говорил: «Они, эти укропы, пришли на мою землю… мы победим». Я думаю: «Ах ты скотина! Ты из Питера приехал, ты мне – местному жителю – рассказываешь, кто чью землю захватывает». Ну не брехло?  И таких как он – тьма. Они даже одинаковыми предложениями разговаривают.

По вашему мнению, как много «ополченцев» сражаются «за идею»?

Когда было летнее наступление украинской армии, перед тем как российская армия массово перешла границу, ЛНРовское командование «ополченцев» пригрозило, что если ВСУ начнёт брать Луганск, они развернут «грады» на мирные кварталы и сотрут всё с лица земли. По телеку этого не показывали, но это знал весь город. 18 июля нас просто стирали с лица земли. Начались бомбёжки в два часа ночи и через сутки – в два часа ночи – закончились. За всё время войны это был самый жёсткий день. Только мирных на улицах порядка ста человек погибло. В тот день попал снаряд в маршрутку, в пешеходный переход и люди погибли, в рынок. Как ты думаешь, почему «ополченцы» долбят сами по своему же городу? Наёмникам надо платить деньги. А когда у мужика погибают жена, дети, ему денег уже не надо. Наёмник не будет закрывать собой амбразуры. Человек, которому объяснят, что его семью убили «укропы», будет готов на всё. Куда ему укажут, туда он и попрёт. Большая часть таких людей уже перебита. Остались только наёмники. Местных очень много погибло. Наёмники же вперёд пускают местных, а уже потом сами идут.

Подготовил Денис Мацола для Informator.lg.ua