Ко мне в гости наконец-то приехала мама! Не виделись с ноября. С тех пор, как я, досыта насмотревшись на проспиртованные рожи «казаков» и «Крымской самообороны», не выдержал и сбежал из родного Крыма – в Киев.

В отличие от многих «ватников» моя мама прекрасно понимала, что в Киеве, за её русский язык ей никто ничего плохого не сделает. Ранее она тут бывала и знала, что это почти полностью  русскоязычный город. Не верила она и в «распятого в трусиках мальчика». Уж слишком невероятно. На этом, пожалуй, её отличия от типичного ватника заканчиваются. Ностальгия по совку, любовь к сильному авторитарному государству, «ущемлённость языка» головного мозга, органично соседствуют в ней с иррациональной украинофобией, имперским шовинизмом и верой, в то что «во всём виновата Америка, а Россия защищает там своих, хоть её войск там и нет».

Снял её с автобуса возле одной из крайних станций метро. Официальная блокада нисколько не мешает автоперевозчикам. Пять тысяч рублей и от кинотеатра «Симферополь», из крымской столицы, вас довезут прямо в логово «фашистской хунты». Точное место прибытия, вам сообщат незадолго до финиша. Точно, так же, незадолго перед выездом, ни в коем случае не по телефону, а СМСкой, вам сообщат место и время отъезда обратно в Крым.

«Журналисты вынюхивают, а потом пишут всякое враньё! – передаёт мне мама слова перевозчиков. – Смотри же не пиши об этом ничего!» – «Да конечно мам, не буду», – беззастенчиво отвечаю я.

«У вас на автозаправках так чисто, так аккуратно и туалеты оборудованы по последнему слову техники!» – делится она первыми впечатлениями.

«Европа!» – говорю я, не без гордости.

«Да, конечно! Вам до Европы, как до Москвы…», – снисходительно посмеиваясь, парирует мама. Сказать нечего, что, правда, то, правда.

Хоть я и сильно соскучился, но зная по опыту, что не говорить о политике, а следовательно, не ссориться, мы с ней долго не можем. Поэтому показав в первый день Майдан, все остальные дни я старался проводить побольше времени на работе, предоставив маме прогуливаться улочками «Киевской хунты» в гордом одиночестве.

«Я конечно знала, что Киев русскоязычный, но думала, что после Майдана, что-то изменилось. Совершенно все говорят на русском! Украинский два раза слышала, да и то это были приезжие на рынке. Где же ваш хвалёный патриотизм? Если бы я была патриоткой Украины, я бы говорила по-украински. Они же все русскоязычные, и не обидно им, что их язык ущемляют?» – вопрошает она, прогуливаясь Крещатиком.

«Смотри вон американский наёмник идёт, НАТОвец, только с Востока вернулся, – шучу я, показывая на чернокожего парня в футболке «I love Kiev». – А вон, палатка «Азова», деньги собирают на батальон», – показываю я на настоящих, а не вымышленных участников АТО.

«Ух, ты! А сфотографировать их можно?» – «Конечно, можно».

Возле палатки, под понуро повисшим флагом с символикой батальона, буднично копошатся два молодых парня и девушка в хаки. Подойдя ближе, мама устремляет на них разочарованный, вопросительный взгляд.

«Да тут и фотографировать нечего, палатка как палатка».

«Фашистские каратели» оказались типичными представителями homo sapiens. Две руки, две ноги, ни рогов, ни хвостов, даже оружия нет – ничего интересного.

«Выходной, центр, а людей так мало, почему? И в метро мало людей. Такое ощущение, что город полупустой. И машин на дороге совсем немного, пробок совсем нет, наверно у людей на бензин денег не хватает», – делает вывод мама.

Понимаю, что она сравнивает Киев с Москвой, куда мы когда-то давно ездили, и где намного больше толкучки и пробок, чем в Киеве.

«И милиции совсем нет. И где вся милиция? Центр города, а милиции нет. Вы тут терактов не боитесь?»

Типичная русская привычка – связывать уровень безопасности с количеством вооружённых людей в форме на улице, мне уже знакома: когда началась аннексия Крыма, и я вместе со всеми знакомыми мне проукраинскими крымчанами, испытывал при виде вооружённого «зелёного человечка» только гнев и страх, моя мама, радуясь, говорила: «Так приятно! Живёшь и знаешь, что тебя охраняют». Было видно, что чувство безопасности, внушаемое ей «зелёными людьми», было искренним и неподдельным.

Интересно испытывает ли заключённый лагеря чувство защищённости, поглядывая на часового, на выше?», – подумал я тогда.

После того как аннексия завершилась, количество различных «мундиров» на улицах моего родного Симферополя ещё больше увеличилось. Исчезли «зелёные человечки». Но к синюшной «крымской самообороне» и вечно теребящим свои нагайки «казакам», прибавилось огромное количество различных ментов, разнообразных военных, работников прокуратуры, федеральной службы комиссаров и бог весть ещё каких силовых ведомств. Пройти по центру города, и не увидеть десяток человек в форме было невозможно.

Так, что отсутствие в огромных количествах на улицах Киева сотрудников милиции, по началу, поражало меня не меньше.

«Киевляне так плохо одеваются! Совсем никакого стиля нет. Старое донашивают.  Сразу видно, что у людей денег нет», – убивает меня мама этнографическим наблюдением.

На протяжении всего её дальнейшего пребывания в Киеве, мне так и не удалось убедить её, что стиль у киевлян всё-таки есть, а самыми, с нашей точки зрения, «плохо одетыми» тут являются туристы из западной Европы, которые намного меньше беспокоятся об одежде, чем украинцы.

«Пойдём отсюда, вдруг теракт!», – мама хватает меня за руку при виде одиноко лежащего на лавочке пакета с вещами, оставленного отдыхающим неподалёку человеком без определённого места жительства.

Первые несколько дней я замечал в её действиях напряжение и боязливую неуверенность. Так ведёт себя человек, попадающий в место, где ему в любую секунду может угрожать опасность.

Парень разбегается и со всей силы бьёт по груше аппарата для измерения силы удара, что стоит рядом с метро Крещатик. Раздаётся громкий звук. Мама подскакивает, со страхом озирается, пытаясь понять, что произошло и оценить степень угрозы. Со стороны смотрится достаточно комично. Но видно, что Киев для неё – это опасное место, где нужно быть начеку.  Дня через три это проходит, во взгляде пропадает опаска, а движения становятся расслабленными и естественными.

В последний день, веду маму на Пейзажную аллею, рассказываю про борьбу местных жителей с застройкой. Она явно поражена красотой детского сквера, мозаиками и художественными лавочками.

«Первый раз вижу такую красивую детскую площадку», – восклицает она.

«Тим, хто стояв та вистояв. Тим, хто має гроші і витрачає їх на суспільне. Тим, хто не має грошей але має совість», – читаю ей надпись на одном из декоративных камней.

«Да, это вы умеете», – задумчиво отвечает она.

Мы заходим в ресторан. Еда просто замечательная, цена приятно удивляет, а обслуживание такое, что не встретишь в Крыму, даже на самом южном берегу, в самый разгар сезона.

«А я тебе говорил, что здесь люди вежливее и уровень бытовой культуры всё-таки, выше, чем у нас, а ты не верила», – говорю я.

«Да, люди у вас меньше на улице сорят. Мне милиционер только один раз неправильно дорогу сказал, видимо понял, что я из Крыма. А я больше у милиционеров не спрашивала, а люди все нормально, доброжелательно отвечают», – делится она.

Мы идём на место выезда автобуса в Крым. Мама замечает ситилайт с бойцом Национальной гвардии и ветераном ВОВ: «Пам’ятаемо, перемагаємо».

«А мне из Симферополя звонили, спрашивали: «Ну как? Ну что?» А я им сказала: «Вот как у нас медведи по улицам не ходят, так и у них, тут – всё хорошо. Сфотографирую, что бы знали, что здесь тоже живут нормальные люди».

Евгений Петров для Informator.lg.ua